Охотники за каучуком
Шрифт:
— Это что-то невероятное… глупее Бог знает чего если только это не притворство! — прошептал про себя Шарль.
— Ну а теперь мы расплатимся с ними: вы поплатитесь мне за вашу проделку!
— Да! — согласился индеец с пассивной покорностью, не пытаясь даже молить о прощении.
Шкипер крикнул одного из людей экипажа, который, как и его товарищи, сидел на корточках несколько в сторонке, безучастно присутствуя при этой сцене.
Зная установленный в подобных случаях порядок, он подошел к одному из связанных, развязал ему руки, получил от шкипера железную часть заступа
Шкипер между тем считал удары:
— Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять! Довольно! Теперь бей по другой руке.
И палач, все так же невозмутимо и флегматично, продолжал ударять со всего маха по руке своего товарища, нимало не смущаясь криками и воплями.
Дав таким образом пятьдесят ударов по рукам и столько же по подошвам ног, несчастного снова связали, положив животом вниз на припеке так же, как он лежал раньше. Товарищ его получил ту же порцию, хотя экзекуцию над ним проделал другой индеец, сменивший заморившегося палача, после чего его положили рядком с первым на солнышке, связав и ему руки за спиной, а большие пальцы обеих рук связав вместе тоненькой бечевочкой.
Пассажиры, разбуженные неистовыми криками, воплями и воем злополучных жертв, не верили своим глазам: подобное наказание глубоко возмущало их.
— Послушайте, господа, надо быть благоразумными! Вы, может быть, думаете, что индейцы озлоблены против меня за то, что я их так проучил? Нимало, могу вас в том уверить! Такая аргументация, соответствующая их пониманию, дает им, напротив, самое прекрасное мнение обо мне! Вот вы сейчас сами увидите. Скажите, довольны вы вашим шкипером? — обратился он к наказанным.
— Да, довольны! — ответили прерывающимися, дрожащими голосами только что так ужасно наказанные беглецы.
— А почему вы им довольны?
— Потому, что шкипер поручил нашим же товарищам наказать нас!
— Но ведь ваши товарищи били вас больно!
— Да, но мамалуко (то есть метисы, помесь белых и индейцев) бьют еще гораздо больнее и дольше!
— Ну да, конечно! Знаете ли, что они всыпают им по сто ударов палкой по пяткам и подошвам ног! — пояснил он пассажирам.
— А белые?
— Белые бьют еще хуже: они бьют, пока не переломают кости, а когда кости переломаны, человек не годится больше на работу, и тогда его кидают в воду, чтобы даром не кормить.
— Значит, я лучше и мамалуков, и белых?
— Да, лучше!
— Что же, будете вы опять пытаться бежать?
— Нет!
— А почему нет?
— Потому, что мы боимся канаемэ!
— Вы теперь сами видите, сеньоры, что они неисправимы!
— Но скажите мне, сеньор Хозе, что это за канаемэ, которые, как вижу, внушают этим людям безумный страх!
— О, сеньор, — отозвался мулат, понизив сильно задрожавший голос,
— это ужасные люди, живущие исключительно только ради убийств. Воспитываясь из поколения в поколение для грабежа и убийств, они не знают с самого раннего детства никакой другой цели, кроме убийства ради убийства; так как они не людоеды, они изготовляют себе только ожерелья из зубов своих жертв и флейты из их голеней. Будь то белый или негр, индеец,
ГЛАВА II
Трудное плавание. — Ганчо и форкилья. — Тучи насекомых. — Черные и белые воды. — Индейцы на охоте. — Во время сиесты. — Странное отсутствие. — Беспокойство и тревога. — На страже. — Костер. — Ночная симфония. — Человеческие крики. — Канаемэ. — Дьявольский хоровод. — Шумное нападение. — Отпор. — Отвратительные безумцы. — После ночи. — Страшное зрелище. — Человеческие останки. — Это наши индейцы! — Каким образом становятся канаемэ.
Жестокое наказание подействовало превосходно. Вместо возмутительной небрежности к своей работе индейцы проявили сразу же удивительную деятельность, которая, хотя и не граничила с героизмом, тем не менее была очевидна и небезрезультатна.
Тяжелое судно снова стало подвигаться вперед, хотя и медленно. Дело в том, что, несмотря на все усилия, бороться против течения чрезвычайно трудно.
Однако жестокий урок, данный непокорным, оказался настолько полезен и для других, что не только товарищи, но и сами пострадавшие взялись за весла. Они работали своими избитыми, окровавленными руками и, только благодаря своей индейской закаленности, упорно хранили молчание, не жалуясь ни на что.
Шкипер потирал руки от удовольствия при виде такого усердия, утверждая, что их гребцы будут работать, не покладая рук и не помышляя о побеге до тех пор, пока будут находиться в местности, населенной канаемэ. «На что-нибудь да беда нужна! " — говорит старая французская пословица, а мы говорим: «Нет худа без добра! " Но впоследствии снова придется принуждать их к работе, если мы не хотим, чтобы бателлао лишился своей двигательной силы и не пошел вниз под напором сильного и быстрого течения.
Но вот весла перестали делать свое дело, несмотря на страшные усилия гребцов. Бателлао, правда, не уносится вниз течением, но и не двигается вперед ни на единую пядь, так силен напор черных волн Рио-Негро. Видя это, шкипер заставляет причалить к берегу и распоряжается прибегнуть к помощи двух орудий, обычно используемых в подобных случаях и с успехом заменяющих весла. Эти два примитивных орудия известны здесь под названием gancho — ганчо (крюк) и foquilha (вилка).
Ганчо — это шест длиною в 4 или 5 метров, снабженный на конце небольшой палочкой, привязанной к нему крепкими лианами, образующий как бы крючок.
Форкильха несколько короче, но гораздо крепче и толще ганчо, причем один ее конец раздваивается естественно в обе стороны, образуя собою вилу.
Бателлао между тем идет вдоль берега и по самому берегу; двое индейцев зацепляют ганчо за большую ветвь, за ствол или за корневище и затем тянут со всей силы, подтягиваясь, тогда как двое других напирают сзади на форкильо и толкают вперед, упираясь ногами о корни, пни и лианы.
Восемь человек работают таким образом, напрягая все свои силы, двумя ганчо и двумя форкильями.