Охотники за каучуком
Шрифт:
Кроме того, этот человек, на физиономии которого отражалась затаенная хитрость и жестокость, держал в руке длинную толстую кость с дырками — подобие флейты или, вернее, свирели, из которой он время от времени извлекал резкие, неприятные звуки, режущие ухо.
Сама форма этой кости, украшенной рисунками, с первого же взгляда указывала на ее принадлежность к человеческому скелету. Это была берцовая кость, то есть этот музыкальный инструмент был не что иное, как легендарная свирель канаемэ, а старец — колдун данного
На индейцах, шедших позади этих важных сановников, был обычный наряд местных индейцев, то есть простой калимбэ, и ожерелья из зубов и стеклянных бус. Все они были вооружены большими индейскими луками и пучками стрел, и некоторые, кроме того, эргаравантана, или сарбаканами. У всех без различия, и музыкантов, и вождей, и простых граждан, лица были расписаны самыми яркими красками и самыми резкими полосами, белыми, красными и черными, придававшими им одновременно и комичный, и отталкивающий вид. А ноги до колен были вымазаны руку, то есть красной краской, так что казалось, будто они только что бродили по колена в крови.
Всех их было около тридцати человек. Стройно и мерно выступая гуськом, в строжайшем порядке и в полном безмолвии, они обходят путешественников и смыкают вокруг них кольцо, так что те оказываются в центре круга, затем, по знаку своего вождя, застывают неподвижно.
Искатели хинных деревьев, едва успевшие прийти в себя, с весьма понятным недоумением смотрят на этот странный маневр и готовы поверить, что видят продолжение своего болезненного кошмара. Но, увы! Все это слишком действительно и реально.
Некоторое время продолжается неловкое молчание; обе стороны наблюдают друг за другом, и ни та ни другая не хотят говорить первой.
— Что ни говори, — замечает Маркиз вполголоса, — а эти граждане прекрасно маневрируют и выправка у них превосходная! Это делает честь их учителю по строевой подготовке. Только жаль — малость безвкусно размалеваны… Что вы на это скажете, мосье Шарль?
Несмотря на всю серьезность данной минуты, молодой человек не может удержаться от улыбки при этом забавном замечании. Однако эти несколько слов как будто сломили преграду.
Вождь дикарей, по-видимому, с трудом преодолевает впечатление, произведенное на него этими белыми. Он прокашливается, обменивается взглядом с колдуном и затем произносит несколько слов на языке, совершенно не понятном никому из путешественников.
— Черт возьми! — бормочет Шарль. — А ведь это может сильно осложнить наше положение! Поняли вы что-нибудь, Хозе?
— Ни одного слова, сеньор!
— Это неприятно! — сказал Шарль, затем, вдруг спохватившись, он обратился к индейцам и спросил:
— Не говорит ли кто из вас на ленгоа жераль (обыденном наречии)?
— Я говорю! — ответил ему гнусавый голос старика-колдуна. Если белый человек
— Прекрасно, так скажи мне, старик, чего хочет вождь, который только что говорил со мной?
— Он спрашивал тебя, кто вы такие.
— Мы — белые путешественники и друзья краснокожих!
— Но только не этот! — указал он на Хозе.
— Это полубелый, как ты сам видишь… Но что значит цвет его кожи? Он наш брат!
Колдун перевел слова Шарля вождю, ответившему на это глухим рычанием.
— Что вы здесь делаете? — спросил он после довольно продолжительной паузы.
— Мы возвращаемся к себе на восток, туда! — сказал Шарль.
— Откуда вы идете?
— Из Боа-Виста!
Опять наступило молчание, еще более продолжительное. Южноамериканские индейцы вообще не отличаются красноречием. Им совершенно незнакомы длинные периоды, живописные, образные выражения, торжественные, несколько напыщенные фразы, которыми изобилует речь их североамериканских сородичей. Местные индейцы едва отвечают на вопросы, обращенные к ним, настолько их ленивый, неповоротливый ум затрудняется разобраться в сколько-нибудь сложной речи.
«Да», «нет», «может быть», «я не знаю» — таков словарь индейской речи, детски наивной, вызывающей улыбку и не выходящей за пределы самой заурядной банальности.
А потому понятно, что им трудно даже отвечать, а не только допрашивать или расспрашивать.
Но присущая дикарям жадность на время развязала язык туксау.
— У белых есть бусы! — сказал он после минутного размышления. — Я хочу эти бусы!
— У нас нет больше бус… Индейцы, сопровождавшие нас, украли у нас бусы, которые предназначались тебе и твоим людям! — сказал Шарль.
— Какие это индейцы?
— Атторади!
— Белый и полубелый глупее коро-коро, что доверились атторади! — произнес вождь, презрительно сплюнув. — Атторади черви, гады! .. Так у белых нет ни бус, ни ожерелий, ничего? ..
— Ничего! Но если ты хочешь получить то, что атторади украли у нас, то пошли своих людей нагнать их!
— Что ты об этом думаешь, жакарэ (кайман)? — обратился вождь к колдуну.
— Нет! — коротко отозвался тот. — Атторади уже далеко… или, быть может, белые говорят неправду! Лучше их отвести в малока!
— Зачем?
— Никогда ширикума не видел белых; никогда еще ни один вождь не имел свирели, сделанной из кости этих белых, великих воинов!
— Это правда!
— Когда мы их отведем в малока, то убьем их, сделаем большой кашири, изготовим себе свирели. Ни жоапири, ни парикоты, ни кара, ни пианокоты не имеют «teiqienes», сделанных из голеней белых. Мы, ширикума, будем одни, у которых они будут, и ты, туксау Лууди, будешь благодаря этому могущественнее, чем все другие туксау этой страны!