Охотники за Костями
Шрифт:
Сциллара бродила по деревне, отыскивая все, что может пригодиться в путешествии. Веревки, корзины, фляжки, сухофрукты, сети, багры, соль для рыбы — все, что попадется. По большей части ей попадались оскверненные собаками останки рыбаков. У пристани стояло два прочных склада, оба на замке. Баратол помог открыть двери, и внутри они нашли больше припасов, чем могли бы унести.
Резак поплыл обследовать караки, вскоре вернувшись с сообщением, что обе целы и во всем подобны друг дружке. Суденышки оказались близнецами по длине, осадке и оснащению.
— Делал
— Верю на слово, Резак. Мы можем брать любую.
— Да. Разумеется, они могут быть собственностью тех торговцев…
— Нет, они джельбанские. Как называются?
— Левая "Хвост Дхенраби", вторая "Горе Санала". Интересно, кто такой Санал?
— Мы возьмем "Горе". Не спрашивай, почему.
Сциллара засмеялась.
Резак обошел лодки у пристани. — Нужно поднять одну из них, чтобы перевезти припасы.
Баратол поднялся: — Я выберу припасы на складе.
Сциллара посмотрела в спину грузному мужчине и перенесла все внимание на даруджа. Тот отыскал черпак из тыквы и освобождал одну из лодок от воды. — Хочешь, помогу?
— И так ладно. Наконец-то можно хоть что-то делать.
— А ночью делать было нечего?
Он метнул ей пугливый взгляд: — Никогда не пробовал молока.
Она улыбнулась, набивая трубку: — Пробовал. Только забыл.
— Ах. Думаю, ты права.
— Ты был нежнее, чем моя краснолицая кровомушка.
— Ты ей даже имени не дала?
— Нет. Пусть новые мамаши перессорятся.
— Даже мысленно? Ну, кроме "кровомухи", "пиявки" и "лошадиной глисты".
— Резак, ты не понимаешь. Если я дам ей настоящее имя, придется развернуться и поспешить назад. Придется принять дитя.
— Извини, Сциллара. Ты права. Я ничего ни в чем не понимаю.
— Нужно больше доверять себе.
— Нет. — Он помолчал, уставившись на восточное море. — Я ничего не сделал, чтобы… доверять себе. Посмотри, что случилось, когда Фелисин Младшая мне доверилась. Даже Геборик — он сказал, я стремлюсь к лидерству, сказал, пусть так и будет. Значит, он мне тоже доверял.
— Проклятый идиот. Нас подловили Т'лан Имассы. Ты думаешь, мы хоть что-то смогли бы сделать?
— Не знаю. В том и дело.
— Геборик был Дестриантом Трича. Они убили его легче, чем хромую собаку. Они отрубили ноги Серожабу, словно он был мясной закуской. Резак, люди вроде тебя и меня не способны остановить подобных тварей. Они зарубили бы нас и перешагнули через тела, вот и все. Да, это трудно принять. Мы ничтожества, мы ничего не значим. От нас никто ничего и не ждет. Так что лучше пригибаться пониже и не попадаться на глаза существ вроде Имассов, богов и богинь. Ты, я, Баратол и Чаур. Мы те, кто — если удастся — сможем выжить и убрать за ними, сложить все на места. Вернуть нормальный мир. Именно это мы и делаем, когда можем — посмотри, ты воскрешаешь мертвую лодку — возвращаешь ей функцию. Смотри, Резак, она стала похожа на нормальную. Разве не приятно?
— Ради Худа, — замотал головой Резак, — Сциллара, мы
— Я не говорю, что этого достаточно. Я говорю, что нам надо с чего-то начать. Восстановить деревню и наши жизни.
Баратол все это время сновал туда — сюда, перенося вещи. Теперь и Чаур робко приблизился к воде. Немой снял поклажу с лошадей, в том числе и запакованный труп Геборика, и животные — без седел и уздечек — махали хвостами, бродя вдоль полосы прибоя.
Резак начал загружать лодку.
Вскоре он остановился и криво усмехнулся: — Разжигать трубку — отличный способ увиливать от работы.
— Ты сам сказал, что помощь не нужна.
— При вычерпывании.
— Чего ты не понимаешь, Резак, это потребности духа в вознаграждении, не упоминая уже о ясности ума, исходящей от отдыха. Не понимая, ты чувствуешь негодование, отравляющее кровь твоего сердца. Ты становишься злым, а такая злоба убивает, ест человека изнутри.
Он долго смотрел на нее. — То есть я просто завидую?
— Разумеется. Но я сочувствую тебе и потому милосердно воздерживаюсь от суждений. Скажи, ты способен на то же самое?
Баратол притащил подмышками пару фляг. — Поднимай задницу, женщина. Ветер попутный — чем скорее мы выйдем, тем лучше.
Она отдала честь и вскочила: — Иди же, Резак, человек склонный к лидерству. Смотри на него, слушай и учись.
Дарудж озадаченно смотрел на нее. На его лице читалось: "Ты же только что сказала"…
"Да, сказала, мой юный любовник. Мы, люди, противоречивы, но этого не нужно бояться, даже если ты озадачен. Составь список людей, любящих постоянство — и поймешь, что в нем одни тираны или склонные к тирании. Желающие править тысячами, или мужем, или женой, или трусливым ребенком. Не бойся противоречий, Резак. Они — самая суть разнообразия".
Чаур держал руль, пока Резак и Баратол работали с парусами. День выдался ясный, ветер был силен; карака неслась по волнам, будто дерево ее ожило. Нос то и дело нырял в воду, поднимая тучу брызг, и Чаур по-детски хохотал от чистой радости.
Сциллара уселась в середине палубы, растянулась, подставив лицо ласковому солнцу.
"Мы плывем на караке под названием "Горе" с трупом на борту. Резак намерен доставить тебя в место последнего упокоения. Геборик, ты знал, что рядом, в тени твоей, существует такая преданность?"
Баратол пробежал куда-то; Чаур в очередной раз захохотал, и женщина увидела ответную улыбку на помятом, покрытом шрамами лице волна. "О да, воистину благословенная музыка. Так неожиданно, так невинно, так необходимо…"
К Онреку Сломанному возвращались свойства смертного; он вспомнил, что жизнь несовершенна. Не то чтобы ранее он питал иллюзии. Нет, он не питал иллюзий ни в чем. И все же прошло немало времени — неслышимой фугой — пока Онрек не сообразил, что он ощущает… нетерпение.