Охотники за сказками
Шрифт:
— Гу-ули, гу-ули, — клонясь через цветочные горшки на подоконнике, голосисто выпевает бабка Ненила.
Словно ручные, слетаются под окно, на пшенную кашу, доверчивые лесные голуби. Серые воробьи шныряют бойко между сизокрылыми баловнями. Теплый ветер шевелит распахнутые занавески.
— Корова не доена, — говорит бабка голубям, клонясь на выбеленный подоконник. И мы с Васьком, незаметно переглянувшись, вдвоем идем доить Лысанку.
Вскоре голубям же сообщается, что «во всем доме холодной воды ни капли нет», и мы с двумя ведрами молчаливо
— Студеная, от самого донышка достали, — простучав ведрами в сенях, вносит Васек в избу большой железный ковш, с которого падают крупные светлые капли. — Испробуй.
Ненила Макаровна неторопливо перенимает ковш за ручку, притрагивается к нему губами.
— Давно бы подумать надо!
Захлопывая окно, уже не голубям, а нам говорит строго:
— На ручье запруду прорвало. Собирайтесь побыстрее! Ишь ты, целыми днями к дому-то и не заявятся!
Тут же появилась наточенная Васьком, нежданно запропавшая лопата В дополнение к ней топор, пила. На мою долю достается большая лубочная корзина, прикрытая поверху белым полотенцем с вышитыми по краям нарядными кукушками.
— Не тяните время, поторапливайтесь!
Шаг у бабки Ненилы спорый, походка твердая. И Васек на ногу легкий: без малого на пятки ей наступает. Ну, и я стараюсь не отстать.
— Видал, как взыграла?! — после часового пути бросает бабушка пилу на землю.
Васек тюкает острием лопаты в трухлявый пенек, удивляется смущенно:
— И дождей-то, гляди, целый месяц не было.
Перед нами мутной волной бурлит вода, с набега осыпает размякший песок, выполаскивает подмытые сосновые корни. Утекает по истоку Досье озеро, обмелелые прибрежные камыши белые корневища показывают.
Бухнули поперек ручья обвислую сосну, в ряд с ней коряную сушину подтащили. На такой опоре держаться можно. Бабка на берегу тяжелые колья затесывает, нам передает, а мы с Васьком на пару на зыбком мосточке орудуем — березовой колотушкой высокие колья на глубину загоняем.
Крутит воронки, торопится вода смыть преграду, а за нами не успевает: от озера сильней напирает, а позади запруды ниже, ниже опускается. Бабушка к сосновому заколу дернину подбрасывает, рыхлой землей присыпает, Васька похваливает:
— Вишь, как хорошо лопату наточил! Острой и работать-то сполгоря… Бревнышко покрепче сверх насыпи положите, так прочнее будет, и переход хороший. В колья потеснее с обеих сторон его зажмите. Да поменьше брызжитесь!
Разработалась, повеселела Ненила Макаровна, темные щеки разрумянились. И нам спешная работа по душе пришлась. Увесистой колотушкой колья забивать, тяжелые плахи к воде таскать — про скуку думать некогда. Плотину строим!
Васек над тяжелыми бревешками с полным усердием пыжится, и я не меньше того стараюсь. Хорошо высокие запруды поднимать, напористую воду упрямством и быстротой одолевать. Все торопиться, торопиться надо, удобный момент ловить.
Подловили, осилили!
Пошумела,
Умылись с накладного бревна, мокрые подолы рубашек выкрутили досуха — слушаем, как усмиренный ручей журчит-воркует. «Сдался! Покорился!»
После хлопотливой спешки хочется усталыми побыть. По-настоящему усталый — значит, взрослый.
— П-ф-ф! — протирая грязным рукавом умытый лоб, отдувается Васек.
— П-ф-ф! — с шумом выдыхаю я воздух.
Что устали — и словом не намекнем. Пусть бабка видит, какие мы выдержанные. А она не смотрит: лопата за лопатой подбрасывает землю к новенькой плотине.
— Вишь, как хорошо все устроилось! Вон как отлично получилось!
Утренней хмурости на лице и в помине нет.
— Давно бы полезной работой занялись! А то пещеры какие-то отыскали, норы под камнями копать надумали. Клады им понадобились!
— Бабушка! — с просительным упреком перебивает Васек.
— Держи карман шире! Приготовили их, клады-то! Ящерки там одни прячутся. Придавит вас камнем — и все тут. Будете из ямы ножками дрягать! А вытаскивать вас некому.
— Бабушка!
— Что, дедушка?! — мотнула головой на Васька, в кончик сбившегося на сторону серого платка смешинку спрятала.
Настроение у бабки не ворчливое, а говорливое. Похоже — на будущее остраску нам дает. А может быть, по другой причине нас урезонивает. Мы с Васьком целыми днями по лесу гуляем — ни гориночки, а бабке в одиночку скучать приходится. И так тоже понимать ее можно.
— Ищут, где ничего не положено.
Присела на кочковатую моховину, положила лопату поперек колен.
— Про таких-то искателей знаете как говорят? Вот так говорят: «Первый дурак — ходит да свищет, другой дурак— не потерявши ищет, третий дурак — не отведавши солит, а четвертый дурак — не подумавши говорит». Балайка-то, он хоть и не велик был, а все не дурак, чтобы без толку по ямам лазить. Слыхал про Балайку? — спрашивает меня Ненила Макаровна.
На бабку серчать не приходится. Спрятанная лопата — не велика беда. Я уже сбочку, на осыпавшейся коре, рядом со сторожихой пристроился. Васек с другого боку мягкую лежку себе приспособил. Руки под голову заложил, ногами в кожаных чулках до моих лаптей дотягивается.
А Балайку я совсем не знаю, не слышал о нем. Откуда мне его знать!
— Не помню, — говорю.
— Эх, пильщик-вальщик! — догадливо усмехается бабка. — А еще сказки собирать ходил.
Я не в обиде. Бабка Ненила — по голосу угадываю — совсем не в укор это говорит. Так дедушка Дружков, бывает: «Ну-ка, минтом рогулек натеши — обувь развешивать… Ну-ка, минтом на делянку слетай, я там кафтан позабыл».
Я и «слетаю минтом», и грязь с кафтана «минтом» соскрябаю, а сам запыхался.
«Эх торопился, совсем запалился. Куда ты годишься?!»