Охотники за удачей
Шрифт:
— Не «ты», а «вы», — гордо поправил Филимошин. Он был очень щепетилен в таких вопросах. Он был видным журналистом и заслуживал того, чтобы, выкидывая, его называли на «вы».
— Оставь его, Сережа, — попросила вдова Бородинского. — Это я его впустила. Он известный журналист, пусть ходит, смотрит… Может быть, чем-нибудь и поможет. Я слышала, что иногда журналисты раскрывают преступления… А мне, честно говоря, нет разницы, кто найдет убийцу Миши — ты, или он… Главное, чтобы его нашли….
— Что ты ему рассказала? — у Сидоровского не было желания спорить или даже что-то объяснять, для этого был не самый подходящий момент.
—
Сидевшая рядом с ней Наташа, утешая, обхватила ее за плечи и прижала к себе, с укоризной глядя на собравшихся в комнате мужчин.
— Оставьте вы ее в покое, — попросила она, — У вас у всех важные причины. У одних вопросы, у других допросы, а человеку сейчас не это нужно. Дайте ей хоть со своим горем побыть наедине, имейте вы хоть капельку сочувствия… Про фотографию он расспрашивал, что в брошенной машине нашли. А она ответила, что Миша незадолго до гибели вместе с Абрамовым фотографировался, и это как раз та фотография… Вот и все…
Сидоровский преградил путь пробирающемуся к выходу Филимошину и, прихватив его под локоть, проникновенно посоветовал:
— Не вздумай про это написать, Женя. Я тебя вполне официально предупреждаю. Это — рабочая информация, и если ты своей статьей испохабишь мне все дело…
— А ты-то что переживаешь? — нарочито громко удивился Филимошин. — Тебе это дело все равно вести не поручат. Насколько я знаю, ты на днях вылетаешь в Чечню…
— Как — в Чечню? — испуганно вскинулась Сидоровская. — В какую Чечню?
Сидоровский посмотрел на Филимошина так, что тот невольно отступил на пару шагов, но тут же взял себя в руки и невинно улыбнулся капитану.
— Сережа, объясни, — потребовала Наташа. — Какая это командировка в Чечню? Почему ты мне ничего не говорил?
— Давай поговорим об этом позже, — попросил Сидоровский, показывая глазами на рыдающую вдову. — Не здесь… Дома поговорим…
— Нет, я хочу знать прямо сейчас! — не унималась она. — Дома ты опять увильнешь от ответа или вовсе не придешь сегодня ночевать. В конце концов я твоя жена, я имею право знать…
Вздохнув, Сидоровский сдался:
— И все же не здесь… Пойдем на кухню, там и поговорим…
Теперь путь к выходу был свободен для Филимошина, и он незаметно выскользнул из квартиры Бородинского…
В гостиничный номер Филимошин вернулся усталый, но довольный, репортаж с места гибели Бородинского он уже передал в редакцию и теперь был готов к более обстоятельной и трудоемкой работе.
Усевшись за стол, он включил электрическую печатную машинку и задумался, глядя на чистый лист бумаги. Задача действительно была не из легких: предстояло раскрыть целый заговор, можно сказать — мини-переворот, а это требовало особого подхода. От размышлений его оторвал стук в дверь.
— Кого еще черти несут?! — раздраженно крикнул Филимошин. — Я же просил не беспокоить!
— Помешала? — спросила Лунева, приоткрывая дверь. — Извини. Я просто хотела посмотреть, как ты тут устроился…
Филимошин растерялся. Подобного визита он не ожидал, но и попросить оставить его в покое тоже не мог — не позволяла «вторая» взятая на себя роль. Требовалось с самым гостеприимным видом потолковать с ней полчасика о разных мелочах и корректно выпроводить за дверь, сославшись на позднее время и «головную боль». Филимошина манил к себе чистый лист бумаги, и это было сейчас
— Извини, я никак не думал, что это ты, — признался он. — Проходи, я рад тебя видеть. Для тебя мои двери всегда открыты. Я скрываюсь от своих коллег. Никак не дадут мне отдохнуть хотя бы пару дней, то одно у них случается, то другое… Сегодня в городе произошла трагедия — убили известного и уважаемого бизнесмена. И редактор хотел, чтобы репортаж об этом написал именно я. Но я отдыхаю. Мозгам тоже иногда нужен отдых… Хотя и я немного скучаю по работе. Только недавно ушел в отпуск, а уже соскучился. Не могу я без дела. Я фанатик своей работы.
— Как у тебя здесь опрятно, — огляделась она, проходя на середину комнаты. — А в моем номере никакие горничные не могут справиться, такая я неряшливая. Вечно все разбросаю, раскидаю… Но ты все-таки работаешь? Сидишь за машинкой…
Филимошин выхватил из каретки чистый лист и продемонстрировал его со всех сторон:
— Нет. Просто думал. У меня есть мечта… Тебе скажу. Я хочу написать книгу. Но с этой работой, отнимающей все силы и все время, невозможно взяться за что-то по-настоящему большое… Так что пока я больше мечтаю, чем работаю. Мечтаю о том, что когда-нибудь все же решусь, всерьез сяду за печатную машинку и тогда… Я чувствую в себе талант куда больший, чем требуется для написания статей, очерков, репортажей и интервью. Для всего этого тоже требуется талант, но книга… Книга — это нечто особенное. Все эти сюжеты, характеры, полутона, намеки между строк и откровенные выпады, особенная окраска, можно сказать — дух…
— Книга? — восхитилась она. — Как здорово… Меня всегда интересовало, откуда берутся все эти идеи, сюжеты. Лично я даже письмо не могу написать, в школе сочинения были для меня сущими муками… А тут — книга…
— Сюжеты? — задумался Филимошин. — Они везде. Просто их нужно увидеть. А истинный талант в самобытности… Вот я и думаю, что уже созрел для создания книги.
Филимошин снова вошел в роль. Глаза его горели, лицо светилось вдохновением и осознанием собственного величия. Будь рядом Ключинский, он наверняка бы взялся писать с Филимошина портрет «непризнанного гения», так хорош был созданный им образ. Наверное, он был так правдоподобен потому, что Филимошин и впрямь мечтал написать книгу. В конце концов ему было что сказать, у него были своя точка зрения, свой опыт и своя правда — правда Филимошина. Он был уверен, что его книга будет не менее самобытна, чем книги Дубова, Апельсинова или Речева. Ему было, что сказать людям, и было, чем поделиться с ними.
— Ты молодец, Женя, — сказала она. — Очень хорошо, что на свете есть такие, как ты. Жить иногда бывает очень трудно, очень тяжело и больно. Но когда знаешь, что на свете есть такие, как ты, становится немного легче. Понимаешь, что еще не весь мир озверел и спятил от жадности. Я сегодня целый день думала о тебе… Только ты не пугайся. Я просто очень благодарна тебе. Просто за то, что ты есть…
Филимошин опустил глаза. В его планы не входила подобная сцена. Он старался избегать привязанности «клиентов». И уж тем более никогда не доводил дела до постели. Но сейчас он кожей чувствовал двусмысленность ее визита. Влюблять ее в себя Филимошин никак не хотел, а все, кажется, шло именно к этому. Надо было или менять тактику, или отказываться от расследования.