Ок-но
Шрифт:
— Зачем же заперли кабинет? И откуда у вас оказался от него ключ?
По всей вероятности, к этому вопросу он был не готов.
— Если не отвечу, — сказал он как-то съежившись. — Вы сочтете, что и до этого я вам лгал. Спросите у Рассвела, он все подтвердит.
— Спрошу. Но про то, что вы якобы случайно зашли в кабинет, можете рассказывать кому-нибудь другому. Так что же за запись была на той кассете?
— Ничего интересного. Таблица с координатами наблюдательной аппаратуры.
— Я сам решу, интересно это или нет. Давайте сюда запись.
— У меня ее нет. Кассету
— Так вы боялись обыска?
— Лучше сказать, предусмотрел его возможность. Вы сами убедились, с какими людьми приходится иметь дело.
— Да уж, убедился, — согласился я. — Значит, Рассвел продолжает интересоваться большой наукой. Причем, настолько активно, что фактически пожертвовал своею бывшей студенткой. Некрасиво он с ней поступил. Вас-то самого совесть не мучает?
— Я придумаю, как выручить Джулию, — искренне пообещал Мартин. — Нарочно подставлять ее никто не собирался. Что же касается Рассвела… По-моему, старик больше переживает из-за того, что ни одна из выдвинутых им гипотез не подтвердилась. В то же время он почему-то убежден, что что-то должно было подтвердиться. Но он путался в объяснениях, когда я спрашивал, что же все-таки подтвердилось.
— Что именно он говорил?
— Он говорил, что ему точно известно, что кто-то — он не говорил кто, нашел доказательство какой-то из его гипотез. Если гипотеза в самом деле верна, то подтверждающие ее факты не могут носить уникальный характер. Нашел один исследователь — найдет и другой. Поэтому он опасался, как бы Нибелинмус не присвоил что-нибудь себе. Приоритет в науке значит очень многое…
Мартин полез в рюкзак, достал какие-то бумаги и стал их торопливо просматривать — словно боялся, что кто-то вот-вот лишит его приоритета. Я поинтересовался:
— У Рассвела не было гипотезы, касающейся исчезновения шкатулок из запертых сейфов?
Физик отложил бумаги, подозрительно спросил:
— Откуда вы знаете про шкатулку?
Этим вопросом он рассмешил меня до слез.
— Да о краже известно самой последней стюардессе!
— Ах о краже! — он облегченно вздохнул. — О ней пусть знает кто угодно!
— Следовательно, это была не кража. Тогда что это было? Гравитационная аномалия?
— Почему вы решили, что гравитационная аномалия?
— Просто слово понравилось. «Аномалия». Из сейфа стащили шкатулку, которой грош — цена. По-моему, это аномалия. Вы, наверное, тоже так считаете, иначе бы здесь не появились.
— Я пока ничего не считаю, — отрезал Мартин. — К словам «гравитационная аномалия» вы забыли добавить «локальная». Ни одна шкатулка ни в одну локальную гравитационную аномалию не пролезет. По крайней мере, так считалось до сих пор.
— Рассвел был с этим согласен?
— Нет. Рассвел как раз считал, что аномалии могут быть большими, впрочем, не настолько большими, чтобы в них пролезла шкатулка.
Стоп, мысленно сказал я себе. Куда, по словам Ларсона, фокусник Мак-Магг прятал зрительские часы?
— А скажите-ка, Мартин, — начал я осторожно, потому что не люблю выглядеть дилетантом, — эти ваши аномалии, они случайно не похожи на четвертое измерение?
— В первом приближении похожи, — неожиданно согласился физик. — Только мы называем соответствующее топологическое явление ростком алеф-измерения.
— Какого, простите, измерения?
— Алеф. Алеф-измерения.
— Это что-нибудь значит или просто название?
— Это номер, точнее трансфинитное число. Дело в том, что со времен создания теории относительности, ученые соревнуются, чья модель Вселенной подразумевает большее число измерений. Существовали десятимерные и двадцатипятимерные модели. Некоторые из бесконечномерных моделей пользуются популярностью до сих пор. Но алеф-измерение не имеет отношение к нашей Вселенной. Оно выходит за пределы Вселенной, поэтому Нибелинмус, следуя примеру Кантора, придумавшего трансфинитные числа, назвал новое измерение алеф-измерением, то есть, имеющим номер, больший, чем номер любого измерения, принадлежащего Вселенной… Пока понятно? — с сомнением спросил он, приостановив объяснение.
— Мне понятно, что название дали так, чтобы уж точно не повториться…
— Будем считать, что поняли, — вздохнул он. — О чем еще поговорим? — спросил Мартин несколько пренебрежительно. Дабы выказать по отношению ко мне еще большее пренебрежение, он засунул в нос мизинец, но потом почему-то передумал и вытащил. Со стороны все выглядело так, будто он проверял, подходит ли мизинец к носу.
— Запись на кассете могла заинтересовать ДАГАР? — спросил я.
— Вряд ли.
— Но копию вы себе не оставили, опасаясь не кого-нибудь, а ДАГАРа.
— Не хотел попадаться на такой глупости.
— Понимаю, — кивнул я, почувствовав в его последних словах некоторую неловкость. — ДАГАР мог проверить вас прежде, чем допустить к… — у меня вышла заминка, — вы извините конечно, но когда я пытаюсь сам для себя определить, к чему вас допустили, то выходит, что либо ДАГАР занимается ерундой, а вы — мистификацией, либо у ДАГАРа крыша поехала, а вы от них, простите, заразились. В общем, не могу понять, кто кого водит за нос, или, лучше сказать, мистифицирует, вы — ДАГАР, или ДАГАР — вас.
Мартин нашел такую постановку вопроса забавной.
— Вы в корне не правы. Кража откуда бы то ни было — это предмет интереса полиции. В нашем случае — Галактической. ДАГАР, конечно, не совсем полиция, но все-таки… Поэтому участие ДАГАРа не является ни ерундой, ни мистификацией, ни следствием чьих-то психических отклонений. Теперь мы… С нами сложнее… — признал он, чтобы дать себе время найти подходящие аргументы. Он запустил руку в шевелюру и принялся теребить кожаную тесемку, удерживавшую волосы. — У нас есть основания подозревать, что мы столкнулись с квазилокальной аномалией, иначе говоря, с квазилокальным ростком алеф-измерения. К слову, такие ростки раньше никогда не наблюдались. Нибелинмус считал маловероятным обнаружить в Секторе Фаона даже локальный, микроскопический росток, не говоря уже о макроскопическом.