Окаянная Русь

Сухов Евгений Евгеньевич

— Знаю, хан.

Мурза Тегиня хорошо изучил своего молочного брата. Не часто Улу-Мухаммед разговаривал с ним, сидя на троне. Чаще всего их беседа походила на разговор равных — право на это давали годы, проведённые вместе. А что может сблизить сильнее, чем вкус материнского молока. Но сейчас молочный брат возвышался над ним, и достать его он не смог бы, даже если и надумал бы подняться на несколько ступеней.

— И знаешь, кто нанёс мне оскорбление? Мои евнухи!.. Они посмели впустить в ханский сад чужака. Теперь все торговцы на базаре говорят о том, что ханский гарем — это колодец, из которого может напиться каждый желающий. Ты знаешь, брат, как нужно поступать

с теми, кто посмел посягнуть на честь своего господина?

— Знаю, хан, — поклонился мурза.

— Ступай... Постой! — остановил хан мурзу у самой двери. — Пусть чёрный евнух останется жить!

— Слушаюсь, повелитель.

Чёрный евнух привёл к хану трёх наложниц. Фатима — крупная и рослая, с широкими пышными бёдрами и длинными чёрными до пят косами. Ильсияр — росточка небольшого, светловолосая и белолицая. Она досталась хану в подарок от турецкого султана. Гульшат была моложе всех остальных, ей едва исполнилось четырнадцать лет, но она уже успела побывать в гареме бухарского эмира. Юная прелестница в первую же ночь доказала хану, что за неё не зря он отсыпал целую шапку каменьев. Девушки были непохожи одна на другую и внешне и по характеру. Фатима, спокойная и немногословная, любила уединение и тишину. Ильсияр — игрива и весела, беспечна, как могут быть беззаботны только счастливые дети. С ней Улу-Мухаммед любил отдыхать, слушая её заливистый смех. Гульшат большую часть времени проводила в кругу подруг, видно, рассказывала о традициях бухарского двора. Хан поостыл к ней и почти не выделял среди прочих наложниц. Порой он бывал даже груб с ней. И девушка принимала это невнимание с покорностью любящей собаки. Но именно сегодня Мухаммеду хотелось первой отдать ей свои ласки.

Евнух ушёл, три наложницы скинули с себя покрывала и стояли перед повелителем нагие. Такими они предстанут перед высшим судом Аллаха. Ибо на земле не было для них более великого человека, чем их господин.

Хан решил провести одну ночь с тремя непохожими женщинами. Он, как гурман, заказал три разных деликатеса — три тонких, изысканных блюда.

— Подойдите ко мне ближе... жёны мои, — приказал Мухаммед. — Я хочу, чтобы вы ласкали меня втроём. Я так соскучился по вашим нежным пальцам. Я так жажду вашего сладостного прикосновения, как может ждать иссушенная земля обильного дождя. Воскресите меня, сделайте, как и прежде, юным!

Улу-Мухаммед изнывал в сладостной неге, когда со двора раздался приглушённый хрип. Это умирал один из евнухов хана. Тегиня лично исполнял приказ Улу-Мухаммеда. Евнухи умирали безропотно, словно куры, которые подставляют шеи под удар заточенного ножа.

Остался чёрный евнух. Он уже смирился с предстоящей участью и, закрыв глаза, нашёптывал молитву. Чёрный евнух подумал, как важно успеть прикрыть глаза, а быть может, закрыть их сразу, когда Тегиня захлестнёт шнурком горло. Узбеку хотелось умереть сразу и не видеть тех, кто будет отправлять его в мир иной.

— Теперь твоя очередь, — сказал Тегиня.

Стража обступила чёрного евнуха с двух сторон. Разве думал он, что придётся умирать в самом дальнем конце дворца, в тесной затхлой комнате, по соседству со скотным двором. Скорее всего, убитых не осмелится отпевать даже мулла, перетащат всех на телегу и отвезут далеко в степь на съедение изголодавшимся шакалам.

Чёрный евнух расстегнул кафтан, обнажив толстую шею.

— Так тебе будет удобнее, Тегиня. Не хочу утруждать господина, ты и так очень устал.

Евнух увидел, как в усмешке расползлись губы мурзы.

Тегиня посмотрел на шнур, который сжимал в руках, а потом спросил скопца:

— Страшно умирать?

— Когда

настанет черёд умирать, мурза, тогда поймёшь, — пророчески усмехнулся чёрный евнух. — А теперь не задерживай меня больше, я спешу на встречу с Аллахом.

Однако Тегиня не торопился. Он размотал шнур, и на кулаках остались кровавые полосы. Евнух закрыл глаза и стал ждать. Когда живёшь рядом с ханом и знаешь все его тайны, то надо быть готовым к встрече со смертью. Но почему же он заставляет его ждать так долго! Или мурза хочет перед смертью сполна испытать его терпение? Но и оно не беспредельно!

— Ты можешь идти, евнух, — неожиданно услышал Узбек голос Тегини. — Мой брат добр и великодушен. Он решил простить тебя. Но знай, что и его доброта имеет границы! Посмотри на этих оступившихся и навсегда запомни лицо смерти.

Скоро к Улу-Мухаммеду вернулось прежнее настроение. И его смех то и дело раздавался в коридорах дворца. Хан веселился с наложницами, пил хмельной кумыс, ездил на соколиную охоту, бил в степи джейранов. А то вдруг на него нападал государственный зуд, и Мухам мёд выезжал в дальние и ближние улусы своего огромного царства. Вводил новые налоги, карал виноватых и прощал невинных. Иногда он останавливался в степи и подолгу не выходил из своего шатра, слушая сладостные звуки карная, и с восхищением наблюдал за танцами наложниц.

Собираясь в степь, Улу-Мухаммед брал с собой не только телохранителей. С ним ехала дюжина музыкантов, половина гарема, повара и даже придворный звездочёт, который указывал повелителю время наибольшего благоприятствования в пути. На арбах, вслед за воинством, спешили повозки с копчёной кониной, вином, свежими фруктами, шербетом, арахисом. Звуки громкоголосого карная ещё издалека предупреждали о приближении великого хана. Поэтому правители городов встречали Улу-Мухаммеда далеко в степи. В подарок ему пригоняли табуны лошадей и верблюдов, дарили красивых полонянок. Хан Золотой Орды принимал подношения, а эмиры в честь великого гостя закатывали шумные празднества.

Улу-Мухаммед не любил приближаться к границе с Литвой. Там его встречали закованные в железо всадники, воинственные и смелые. И даже тамошняя природа была для него чуждой: много лесов, болот. Другое дело Восток, с его цветущим миндалём, просторными степями, заросшими по весне яркими тюльпанами.

Нс любил хан и Север, который оставался для него по-прежнему загадкой. Мужики на одно лицо: все, как один, с широкими бородами, русоволосы, с хитринкой в светлых глазах. Кланяются до пояса и в речах почтительны, но никогда не знаешь, что прячут они под длинными рубахами: краюху хлеба или кистень. Неразумными Улу-Мухаммеду казались и русские князья с их вечным притязанием на старшинство. На Востоке всё делалось проще: нет человека — исчезает проблема.

Улу-Мухаммед часто вспоминал слова отца, сказанные ему перед смертью: «Ты старший и, вступив на престол, сразу избавься от остальных братьев!» Именно так и поступил Улу-Мухаммед, сев на стол в Сарайчике. Один его брат был отравлен собственным евнухом, другой бежал к бухарскому эмиру, где и был умерщвлён, младшего в покоях прикончил наёмный убийца, вонзив кинжал в хрупкое горло по самую рукоять.

Русские князья никогда не жили мирно, но он не помнил случая, чтобы они пожелали братьям смерти даже в речах. Они не посылали друг к другу наёмных убийц, не травили зельем, но жизнь их проходила в бесконечной войне за старшинство. У них дядя враждует с племянником, младший брат перечит старшему, но руки они не запятнали родной кровью, и если и находили судью, так это в Золотой Орде.