Окаянная сила (фрагмент)
Шрифт:
– Как это вышло у тебя, Аленушка?– спросил Гриша, садясь рядом.
– А так и вышло, что добрый ты больно, не смог злого духа побороть.
– А ты?
– А я - злой сделалась. И я его одной злостью не смогла побороть. Он меня, проклятый, чуть было моей собственной злобой не одолел... А помог мне - Спас Златые Власы...
– Нет у нас такого образа, - озадаченно произнес Гриша.
– В Кремле есть, в Успенском соборе...
– Эй, кто-нибудь... православные...– донеслось из храма.
– Поди к нему, - попросила Алена.– Оклемался, сейчас с ним хлопот
– Не возводи на себя напраслину, Аленушка, - попросил Гриша, вставая.– Нет в тебе злобы, а что есть - понять не могу...
– Ангельская твоя душенька, - Алена покачала головой.– Сила ж это, а ты все не верил, сила... Поди, поди к нему. А я тут посижу...
Тяжко ей было - и тут лишь поняла она, почему Степанида Рязанка советовала всякий раз перед таким деянием соблюдать строгий пост. Слишком тяжелым было Аленино тело, хоть и махонькое, и худенькое. Потому и маялась теперь она - но и отказаться от деяния она тоже не могла, слишком долго продержала свою силу в бездействии, тратя лишь на мелочи да на обучение.
В церкви Гриша негромко беседовал с Савелием - утешал, наставлял. Алена прислушалась - Савелий был безмерно перепуган, мало что помнил и не понимал, почему как попытается встать на ноги - так ноги и подкашиваются, словно тряпичные.
Алена встала и побрела. Ей не хотелось сейчас говорить с Гришей. Он принялся бы хвалить, а ей не похвала была сейчас нужна одиночество и тишина. Побрела, стало быть, Алена, побрела... и добрела до самой до околицы, и сидела там на пеньке, пока пастух не погнал мимо нее стадо. Она спросила у пастуха, кто из баб принял бы на ночлег богомолку, вместе с ним дошла до нужных ворот, а спозаранку, по совету хозяев, отправилась на поклон к боярскому приказчику.
С ним она быстро уговорилась, что довезут ее с обозом боярского продовольствия до Порхова и пособят найти попутный до Москвы обоз. Были бы деньги! А денег Алена взяла с собой достаточно - знай подпарывай шов рубахи да край телогреи!
С Гришей прощаться Алена не стала. И без того знала - будет юный батюшка молиться за ее грешную душу, да и она помянет его в молитве. Уж за Гришу-то Алена была совершенно спокойна, а судьба онемевшего попа ее мало волновала - пусть попадья ищет, кто отделает порчу, замешанную на силе самой Кореленки!
Весело было Алене покидать Яски - дивное дело она соторила, дело, которым не грех было похвалиться перед Рязанкой. В глубине души, впрочем, чуяла Алена, что мала ее заслуга - лишь желание сладить с Савелием, и не более того, лишь желание, пробудившее силу. Однако ж управилась она с той силой! И, видать, понапрасну звала ее окаянной силушка-то любезная божескому делу послужила!
Что странно - лишь подъезжая к Твери, вспомнила Алена, что так и не расспросила никого о похоронах Кореленки. А ведь и бабы наверняка знали, и Гриша... Кто ж дверь-то палкой снаружи припер? Пожала алена плечиками - не возвращаться же теперь с вопросцем обратно в Яски? Да и Петровки близятся - когда уговорились с Рязанкой встретиться.
Две недели спустя стояла Алена перед Степанидой Рязанкой, протягивая обеими руками укладку.
Вошла она в избенку молча, поскольку в дороге все яснее понимала, что отправилась
Потому гвозди она перед тем, как войти, вынула и у крыльца припрятала. Хотелось ей, чтобы они понапрасну Степаниду не смутили. Да и нечего им в избе делать, добра от них не жди.
А в избенке-то что делалось!..
Все вверх дном, а посреди разгрома сидит на полу Степанида, тряпочки какие-то перебирает. Головы не поднимает, укладку в Алениных руках не видит.
– Господи, Степанидушка!– кинулась к ней Алена.– Да что ж это такое?!?
– Что, что... Воры побывали. Думали, у ворожейки в каждом углу горшок золота прикопан...
– Разве ж ты оберег не ставила, уходя?
– Ставила, да слаб оказался. Дура я, нужно было тебя попросить. Твой-то сильнее бы вышел... Больно на себя понадеялась... И сдается мне, что воры были не простые, а подученные. Кто-то на нас с тобой зуб точит, кому-то мы дорожку перешли... Видать, сестрицы-бесицы иззавидовались...
Алена уселась возле Степаниды, поднырнув под ее тяжелую руку, и обняла крепкий стан.
– Как же быть-то, Степанидушка?
– Клад я взяла, добрый клад, - сообщила ворожея.– На самом краю того сухостоя - помнишь, место спорчено, болью скорчено? Все больше копейки и полушки, но и серебряные рубли попались, еще при царе Михаиле чеканенные. Монет поболее четырех тысяч, так мне показалось, начала перебирать, да бросила - стемнело. Весь клад забрала, не оставлять же. Приволокла. Да как я горшок в избу внесла, так сразу же и вынесла! Нельзя его тут держать, кому надо - учует!
– На огороде, может, закопать?– предложила Алена.
– Я ж тебе толкую - учуют! На сохранение нужно отдать в надежное место.
– Где ж он сейчас?
– К Феклице Арапке ночью снесла. У нее там два внука - косая сажень в плечах. Отобьются, Бог даст, от воров. И невестки целыми днями дома, по хозяйству. Одна Феклица по церквам шастает, грехи замаливает...
Алена призадумалась.
– У меня место есть, Степанидушка. И надежное. Давай возьмем из горшка, сколько нам будет потребно, и снесу я его туда. Там - не пропадет, а еще, глядишь, и с прибылью вернется!
– Можно... Ну, я-то с добычей, а ты?
Алена протянула Рязанке Кореленкину укладку.
– Вот - и я с добычей! Знать бы только, что из всего этого добра добыча!
Степанида протянула руку к укладке - но вдруг застыла, не прикасаясь.
– Ты что это такое принесла?– испуганно спросила она.
– Ох, Степанидушка, да кабы я знала! И что со мной по дороге стряслось, Степанидушка! Расскажу - не поверишь! Вот ты не учила меня хульного беса изгонять - а мне ведь не то что хульный бес, вообще незнамо какой попался, и до того упорный - страсть!..