Окаянная сила
Шрифт:
Вдруг ей показалось, что если хорошенько попросить — дупляной житель выберется наружу. Она опустилась на колени и заговорила так ласково, так жалостно, словно с младшим братцем любимым, как ежели бы он у нее был:
— Гришенька, светик, да что же ты делаешь? Да зачем же ты раньше времени помирать собрался, да еще такую муку терпеть? Гришенька, вылезай оттуда, мы спрячемся, ты же знаешь тропки!
И не заметила Алена, как позабыла уважительное обращение к юному батюшке.
— Беги сама, Аленушка! — был ответ из дупла. — А я пострадаю!
— Я
Сопротивляясь и не желая покидать дупла, батька Григорий ухватился изнутри за ствол, да, видно, прогнило его жилище насквозь — и не так чтоб сильно потащила его Алена, а рванула порезче — и вынула из убежища вместе с немалым пластом коры. Чуть они вдвоем, и с корой в придачу, в обнимку не покатились по полянке да не влетели в кострище.
— Образа! — вскрикнул, барахтаясь, батька Григорий. — Образа наземь рухнули!
И, высвободившись, метнулся к дуплу, в которое теперь можно было попасть не через узкую щель, а через целые ворота.
Алена вскочила на ноги и увидела наконец устройство дупляного жилища.
Пол был весь покрыт трухой, отшельнику по щиколотку, и лежала на трухе рогожка, которой, он, надо думать, покрывался, когда засыпал, свернувшись клубочком.
Сейчас же батька Григорий, стоя на коленях, обдувал два темных небольших образа, которые от Алениного рывка и впрямь свалились. Труха попала за грубые оклады, откуда ее не то что дуновением, а, пожалуй, и тонкой иглой было не выковырять.
— Бежим, Гришенька! — воскликнула Алена. — Вот же они идут! Я уж голоса слышу! Ведь пожгут тебя, дурного!
— Поздно! — отвечал Гриша. — Пришли уж. Держи образ.
И впрямь — поздно было. На полянку ввалились мужики. Расступились, выпустили вперед попа, и он встал, широкий да сопящий — видать, не привык по лесным пригорочкам шастать.
Гриша, держа перед собой другой образ, шагнул из дупла им навстречу.
— Срамотища-то! — изумленно воскликнул кто-то.
— Ты и баб так встречаешь — без порток? — глумливо поддержал другой мститель. — Оно и сподручнее!
— Тако повелел Бог и Исайе ходить нагу и необувенну, — звонко и уверенно произнес юный батюшка. — И Иеремии обложить чресленник о чреслех, и иногда возложить на выю клади и узы, и сим образом проповедовать. И Осии повелел пояти жену блуждения и паки возлюбити жену, любящую зло и любодеицу!
— Батька Пафнутий! — воззвал к попу первый мужик. — Чего это он про любодеиц?
— Кто про что, а вшивый — про мовню! — вмешался глумливый голосок, и мужики, хоть не желали, а рассмеялись.
— Ты ли тот еретик, что живет в дупле и кличет себя Гришкой? — для верности уточнил ясковский поп.
— Григорием, не Гришкой, меня покрестили, а не сам себя кличу, — возразил Гриша.
Алена, пока еще не замеченная мужиками, выглянула из дупла.
— Гришка, стало быть, мал еще Григорием величаться. Может, и по отчеству тебя чествовать? — глядя сверху вниз, осведомился поп.
— У
Алена так и ахнула.
Батька Григорий сам набивался на огненную погибель.
Ясковский поп Пафнутий от такой наглости даже рот приоткрыл.
— Ну, ты, еретик!.. — загремел вдруг он, тыча перстом в бесстрашного Гришу. — Писание толковать взялся! Да кто ты есть, чтобы Писание толковать, пес? Кто тебя рукоположил? Шатаешься меж двор, аки шпынь ненадобный! Людишек смущаешь! Баб беспутных привечаешь! Ишь, в дупло забрался, святитель голоштанный! Может, у тебя там и теперь девки зазорные?
— Это в тебе сейчас бес говорит, — спокойно и даже с сочувствием отвечал Гриша. — Силен бес-то, а? Всего ему мало! Погляди, каково чрево тебе твой бес напихал! В двери-то как пролазишь, бесталанный? А я живу чисто, в посте да в молитве, за то ко мне православные и тянутся…
— Ты — чисто? — Попа уж вовсе повело куда не след. — Бабы молодые к тебе тайно бегают — чисто? Антихрист ты, гроб повапленный! До патриарха дойду — а тебе не жить!
— Зачем же до патриарха, батька? — прозвучало вдруг за спиной у попа. — Нешто сами не осилим?
— Лес бы не занялся… — подал голос кто-то осторожный.
— Не летний жар — не займется!
— В дупло его — и хворостом обложить!
— Ну-ка, тихо, православные! — вмешался ясковский поп, но не слишком сердито. — Берите и вяжите чертова угодничка! Первым делом — к воеводе его! Ишь, выдумал — бабы с девками к нему бегать будут! Ну, кто с веревками?
— Да нет веревок — жечь ведь собирались!
— Жечь не велено. А вот мы его, пса, к воеводе — и пусть там на дыбу вздернут, пусть дознаются, откуда он, нехристь, на наши головы взялся! Блядин сын, страдник! Туда же — слово Божье толковать!
Батька Пафнутий шагнул к Грише и замахнулся. Тот стоял с образком в руках и бесстрашно глядел прямо в свирепое лицо. Видно, всей своей беды еще не осознавал.
Вдруг Алена почувствовала, что может одним криком прогнать и попа, и мужиков с полянки, да что с полянки — вовсе из лесу на веки вечные выжить! Откуда пришло к ней это — она не понимала, да и не до понимания было. Словно бы хрипловатый голос лесной брезгливо буркнул: «Гнать их в три шеи, засранцев…»
— А ну, замолчи сей же час! — выскакивая из дупла и заступая попу тропку к Грише, выкрикнула Алена. — Ты что это раскричался? Бога не боишься? Есть над тобой Бог! Он тебе на людей лаяться не дозволит! Замолчи!
— Гляди — девка! Праведник-то, а? Девку в дупле держал! — загомонили мужики.
Поп взмахнул узорными рукавами, два раза широко разинул рот, но ни звука оттуда не произошло. Тогда поп встряхнулся по-собачьи, замотал нечесаной гривой и опять вызверился на Гришу с Аленой. Воздел руки, но вместо проклятья издал несуразный хрип, от чего покраснел, как буряк, и слезы из вылупленных глазищ сами собой выдавились.