Окаянный груз
Шрифт:
Пан Бутля вскочил, норовя обхватить Гредзика поперек туловища. Цвик ткнул левым кулаком ему в скулу. Только сам скривился – видно, рана в плечо оказалась болезненнее, чем показалось с первого раза. Тогда он завел свой клинок за спину и с размаху врезал навершием сабли пану Юржику между глаз.
– Песья кровь!
Не дожидаясь вступления в схватку Клямки, пан Гредзик оттолкнул ногой обмякшее тело пана Бутли и бросился в дверь.
Ендрек успел столкнуть с себя тяжелого, как покойника, Хмыза и погнался за ним.
В
– Дорогу, студиозус! – прошипел Клямка и довольно жестко оттолкнул его.
Вывалившись во двор, Ендрек успел заметить надвигающуюся на них конскую голову, распяленный трензелем рот и раздутые ноздри. На коне сидел пан Гредзик. Сидел охлюпкой, то есть без седла, сжимая в левом кулаке обрезанный в спешке повод. А после горячее конское плечо ударило его в грудь, и студиозус отлетел к стене, расшибив локоть обо что-то твердое.
Стадзик, несмотря на кажущуюся худобу и нескладность, успел в прыжке уйти и от конских копыт, и от кровожадного лезвия сабли, целящейся ему в голову.
– Миролад! Квирын!! – не своим голосом заорал Ендрек. – Держите его! Что ж вы…
Слова сами собой замерли у него на языке.
Телеги под навесом не было!
– В погоню!
– Где он?
Из шинка, пошатываясь, выбрались пан Юржик, смахивающий кровь, тонкой струйкой стекавшую из рассеченной брови на левый глаз, и Хмыз. Гусар держался за грудь, но кончар в его другой руке не дрожал.
– А, козий хрящ!!! – Стадзик подхватил седло и в сердцах грянул его оземь.
– Ты чего? Ловить суку надобно! – подбежал пан Бутля.
– Ага! Пешим по-конному! Гляди!
Подоспевший Ендрек, ожесточенно растирающий онемевший локоть, и Хмыз наклонились над брошенным седлом. Седло как седло. Хорошее, кожаное. Только использовать его без починки вряд ли получится. Какая-то сволочь, иначе не скажешь, срезала обе приструги с правой стороны.
– Холера с ним! Я и так поскачу… – Пан Клямка решительно шагнул к своему высокому горбоносому караковому жеребцу.
– Стойте, панове! – закричал Ендрек. – Вы что, не видите? Телеги нет!
– Точно! – Пан Юржик дернул себя за ус, словно проверяя: не сон ли?
– Сучье племя! – прохрипел Хмыз, побелел и осел, упираясь спиной в столб.
– Перевяжи его, студиозус, – бросил Бутля. – Кровь остановить надо. Истечет.
– Так в телеге… – развел руками Ендрек. Действительно, его сумка с полосками полотна для перевязки, корпией, кое-какими травами и даже раздобытой несколько дней назад у проезжего торговца лыковой коробочкой с барсучьим жиром, – все пропало вместе с телегой.
– Ну что ты руками водишь?! – возмущенно заорал Стадзик. – Хочешь, чтоб помер он? Хоть рубахой своей вяжи, а, чтоб…
Такого пана Клямку Ендрек еще не видел и невольно отшатнулся в испуге.
– Погоди… того-этого… – Огромная ладонь легла медикусу на плечо.
Лекса? Точно, он.
– Я…
Шинкарь легко подхватил крепкого Хмыза на руки. Словно ребенка малолетнего. Без усилий. Встряхнул, устраивая поудобнее, и понес в дом. Ендрек виновато поплелся следом.
А Юржик и Стадзик, нагнувшись, едва не упершись лоб в лоб, разглядывали следы колес на подворье.
– У меня и полотно найдется, и… того-этого… зашить даже… – приговаривал Лекса.
Когда он успел вернуть на место опрокинутый стол? Должно быть, перед тем, как последовать за драчунами.
Шинкарь осторожно уложил раненого на широкую столешницу, расстегнул жупан.
– Раздевай его. Я это… сейчас, скоренько…
Он нырнул за стойку и, пока Ендрек возился с перевязью, жупаном и быстро промокающей, напитывающейся кровью рубахой Хмыза, притащил целый сверток заботливо разрезанного на полосы полотна, несколько пригоршней корпии, кривую иглу.
– Ого! – оценил его запасливость студиозус. – Как в полевом лазарете.
– Так… того-этого… гауты, безбожники поганые, случается, и сюда заходят. Ну… того-этого… заходили прежде. Пока пан воевода им хвосты не накрутил. У нас, под Хоровым, в каждой хате лазарет. Понимаешь?
Ендрек кивнул – чего ж тут не понять?
– Конский волос надо, ежели шить.
– Это я мигом, – не стал спорить Лекса и исчез за второй дверью, почти не различимой в полумраке шинка.
Пока медикус промывал чистой, не настоянной ни на чем, горелкой длинную рану – от правой ключицы до левого соска, – вернулись Юржик со Стадзиком.
На пана Бутлю было жалко смотреть.
– Ушли. Мироед с Квирыном, суки поросячьи. Что теперь пану Войцеку скажу?
Стадзик поднял лавку, присел, пристроив саблю между коленей, опустил подбородок на рукоять.
– У тебя кровь на брови.
– Да что моя кровь! Листиком залеплю, и довольно! Груз! Груз, будь он проклят!
– Ори не ори, казны не вернешь, – рассудительно произнес худой пан. – Седла починим. После погонимся. Далеко не уйдут.
– Мало нас, – с тоской глянул на бессознательного Хмыза и склонившегося над ним Ендрека пан Бутля. – Справимся ли?
– С Мироедом-то? – усмехнулся Стадзик.
– Мироед – тьфу и растереть. Не было бы у них сговора с Гредзиком.
– Не было, – повернулся Ендрек. – Мне пана Гредзика Квирын ненароком выдал. Я давно на его повязке зелень заприметил. А от чего – не знал.
– От чего, от чего, – сварливо проговорил Стадзик. – Может, лопухом подтерся когда?
– Так и я об этом думал. А как Квирын ляпнул, мол, предатель завелся, ветки по ходу ломит…
– А ты молодец, студиозус, – хмыкнул пан Юржик. – Не ошибся в тебе пан Шпара. Выживем – в гости ко мне приезжай. Мы, Бутли, хоть и мелкопоместные, а хлебосольные. Именье наше в двух верстах от Семецка. Знаешь, как на Ракитное из Берестянки ехать?