Окаянный груз
Шрифт:
– Один кругломордый, волосы русые, годов сорок. Кличут Мироедом. Саблю в руках держит, как сковородник. Второй – Квирын. Усы бурые, на висках седой, щеки впалые, малость сутулится. С саблей не в ладах, но из арбалета может засветить – мало не покажется. С ним осторожнее…
– Не учи. Дальше…
– А что дальше? Все. Теперь все от ваших и ихних коней зависит. Кто шустрее, тот и выиграл.
– Ну, как скажешь, пан Юржик. Тебе нет выгоды брехать… Митрян, Гицэл! Седлайте коней. Гоните по этому проселку до хоровского тракта. После
– Слушаю, мазыл!
– Этих в дом. И стеречь пуще королевского венца.
– Будет исполнено.
Тоадер развернулся на каблуках и зашагал прочь. Ендрек с паном Бутлей перестали его интересовать. По крайней мере, до восхода солнца.
– Ну что, вставайте… – Козма осторожно, совсем без злобы, толкнул Ендрека ногой в бок. Что за человек? Только что прирезал тяжело раненного, беспомощного Хмыза. Убил буднично, как кметь колет свинью или режет барана.
– Встанешь тут с вами, – огрызнулся пан Бутля. – Все бока отлежал.
– Вот заодно и разомнешься… – Козма поддержал поднимающегося пана Юржика под локоть.
– Лучше б развязал.
– Ага. Ищи дурня.
– Да ладно. Куда я денусь? Вас же десятка два.
– Если мазыл Тоадер прикажет, развяжу. А так – нет.
– Вот ты какой… Занудливый. Ну, хоть бы спереди руки связал, что ли… До ветру хочется – невтерпеж. Ты мне, что ли, гашник развязывать будешь?
Козма сплюнул в пыль:
– Ищи дурня.
– Ну так перевяжи. Свяжи спереди. Жаль, я еще одно условие Тоадеру вашему не поставил…
– Это еще какое? – Козма поднял Ендрека. – Стой, малый! Стой, не падай… Так какое там условие?
– Горелка у шинкаря больно хорошая. Я бы с дорогой душой четверть ведра употребил бы. Все равно не усну до рассвета.
– Четверть? Да ну?
– А то! Легко.
– Брешешь…
– Кобель брешет. А я, замежду прочим, шляхтич в двенадцатом колене.
– А это ничего. Завтра утречком будешь покойник в двенадцатом колене. Да стой же ты, малой!
Козма встряхнул Ендрека и, отчаявшись удержать валящегося навзничь медикуса, крикнул своим:
– Эй, Вэсил! Иди-но сюды-но! Пособи!
Вэсил примчался едва ли не бегом. Видно, Козма был не простым рошиором, а не меньше урядника. Или как там зовется эта должность в Угорье?
– Держи его! Заморил, слабосильный…
Схватив Ендрека за плечи, Вэсил вдруг охнул и начал заваливаться.
– Ты что, сдурел?! – заорал возмущенно Козма и неожиданно осекся, согнулся, хватаясь за плечо.
Падая вместе с рошиором – Вэсил так и не разжал пальцев, вцепившихся в Ендрекову тарататку, – студиозус увидел торчащий меж пальцев Козмы самострельный бельт.
Пан Юржик присел так быстро, что не удержался на ногах и шлепнулся на спину.
– Наши? – одними губами спросил Ендрек.
– Похоже, – откликнулся пан Бутля.
А из лесу вылетали верховые. Поляна, на которой
Десяток всадников, не меньше.
Пронзительный свист, как у разбойничьей хэвры, заметался между деревьями.
И тут же радостный уху малолужичан клич:
– Белый Орел! Бей-убивай!!! Шпара! Шпара!
– Войцек? – удивленно воскликнул медикус, пытаясь приподняться.
– Да лежи ты, дурень! – Пан Юржик толкнул его плечом. – Под шальной бельт угодить захотел?
Кличу богорадовского сотника вторили четверо шляхтичей на справных долгогривых конях:
– Беласець! Беласець и честь! Белый Заяц!!!
Неужели братья Беласци? Откуда? Им-то зачем чужая свара?
Надо отдать должное рошиорам, они не сбились в напуганное стадо, а оказали яростное сопротивление.
В особенности мазыл Тоадер.
Кривая сабля его порхала в руках, как легкий мотылек над капустным полем. Конь налетевшего Беласця – кажется, Цимоша, точнее Ендрек не разобрал – получил острием по храпу, заржал, взвился на дыбы. А рошиор жалящим ударом разрубил всаднику ногу и нырнул в толпу.
– А ну-ка, помоги его перевернуть, – едва слышно из-за шума схватки попросил пан Бутля, кивая на безжизненного Вэсила. – Ножик вытяну, развяжемся…
Ендрек посторонился, но тут сверху донеслось:
– Я тебе вытяну!!! – Козма навис над паном Юржиком, замахиваясь саблей. – Обдурил-таки, хорий выкормыш!!!!
Но ударить рошиор не успел. Вжикнула чья-то сабля, и медикус с оторопью увидел, как отделяется от плеч голова. Первый раз в жизни! И с удивлением подумал про себя, что устал удивляться и пугаться. Интересно, на сегодня или вообще на всю жизнь?
Он поискал глазами, кто же завалил угорца, и понял, что пугаться еще не разучился.
Пан Гредзик небрежно взмахнул саблей, стряхивая прилипшие к лезвию капельки крови. На его лицо страшно было смотреть. Скорее не лицо, а кованая личина. Далекие предки зейцльбержских рыцарей, приплывая с севера на узких многовесельных ладьях, оснащали шлемы такими уродливыми металлическими масками – для вящего страху жителей побережья, которое они грабили, а затем там обосновались жить.
Пан Цвик пнул упавшего рошиора. Сказал с расстановкой:
– Они – мои!
Улыбнулся. Если улыбка мазыла Тоадера напоминала оскал волка, то здесь живо представлялся бешеный пес. Даже струйка слюны в уголке рта. Всклокоченные волосы и заросший густой щетиной подбородок.
– Ты, Юржик, первый. Задолжал я тебе. Не припомнишь?
Он поднял левую руку с распоротым рукавом жупана. Не так давно его куснула сабля Юржика. В той самой схватке в шинке, что предшествовала их пленению.
– А студиозус потом… Сволочь глазастая! Я его как колбасу рубить буду, помаленьку, полегоньку, по чуть-чуть…