Океан для троих
Шрифт:
– Я тогда мало думал о нем. Все больше о себе. Золото, серебро, торговцы, женщины, пресное вино, блеклые рубины, скучные поединки. Я хотел большего. Большего. Обо мне говорили в порте Вейн, а я хотел, чтобы перешептывались даже в хижинах на другом конце света. И в королевских дворцах. Он приходил все реже. Потом мы не виделись целый сезон, и я не вспомнил о нем. Подумал, ну на черта мне Призрак и его дружба, когда я могу… Могу все и так. Без него. Да и дружба ли это – с покойником ночами болтать? А потом, сматываясь от капера, мы вошли в Гряду Сирен, и они предложили мне сделку. Отдать то, что
Дороти слушала молча. Не задавая вопросов.
– И я кивнул. Подумал, в жизни появится вкус и исчезнет серость. Так и вышло. Обо мне заговорили даже в ваших надушенных гостиных, я стал звездой здешних морей, китом-убийцей в косяке макрели. “Каракатицу” узнавали везде по рисунку парусов, и золото текло рекой. Где-то в душе я знал – дар сирен такой же безвкусный, как храмовая похлебка, но верить не хотел. Понять не мог, что они забрали, пока не понял – прошел сезон, а Призрак меня так и не навестил. Не кривись, командор. Да, я порочен и рос в дерьме, но что такое дружба, я знаю. Я забеспокоился, почему он не приходит – он никогда не пропадал так надолго. Через полтора месяца, после того как мне рассказали, что видели его на севере, я рискнул его позвать. У меня было нечто, способное дать понять ему, что я в беде. Как мы договаривались. Я позвал, и он пришел.
– Только вот не признал тебя, да? – Дороти хотела, чтобы это прозвучало зло, но вышло печально.
– Да. В точку. Эти слуги дьявола забрали его память в обмен. Я пытался вернуть ее. Я преследовал его корабль по всем морям – и мои ребята тоже впряглись в эту безумную охоту. Мы побывали в центре всех ураганов, мы стерегли его рядом с морскими баталиями, когда на большую кровь призраки слетались, точно чайки в рыбный ряд утром. Всякий раз он уходил от меня. Дважды я пытался заговорить с ним, но тщетно. Третий раз был при тебе.
– Ты же получил, что хотел? О тебе знает каждая собака от Йотингтона до Алантии. Ты и без помощи Призрака способен опустошить конвой с грузом серебра под присмотром двух фрегатов и уйти незамеченным. Так зачем тебе его дружба? Только потому, что когда-то он спас тебе жизнь? Стоит ли сделка отмены?
Морено посмотрел снова, улыбнулся. Улыбка вышла жалкая, словно на его лице мышцы не привыкли к подобному. И, по-волчьи приподнимая верхнюю губу, медленно произнес:
– Я поклялся ему на крови. Именем Черной Ма. Что спасу ту, что дорога ему. Его любимую, что осталась там, на берегу. Пригляжу за ней, помогу, передам часть добычи. И главное – сниму с нее проклятье. Он обещал рассказать о ней, когда приходил последний раз. И не успел.
Морено выдохнул и замолчал.
Глава 22. Клятва Черного Пса
У Дороти все самообладание ушло на то, чтобы не раскрошить перила мостика и не дать кипящему внутри отразиться на лице. Пришлось силой воли разжимать пальцы, вцепившиеся в уже потрескивающее дерево.
Она осторожно выдохнула раз, второй и расслабила руки.
Холодная глыба, которая как горный ледник наползала
Словно в мозаике нашелся нужный кусочек и встал на место.
Появилась возможность осмыслить происходящее, уже не обращая внимание на грызущие изнутри ревность, чувство вины, обиду и еще тысячу острых игл, которые ранили сердце.
Доран спас Морено жизнь, чтобы тот в ответ спас его любимую. Ту, которая Дорану дороже всего. Ту, о которой мертвый Доран помнил все десять лет.
И всяко речь не о Дороти. Ее спасать не от чего. Только если от глупости. И от пустых надежд.
Морено поклялся выполнить обязательства. И теперь, ради чужого счастья, ради любимой Дорана, ей, Дороти, предлагают отказаться от своего дара.
Потому что Доран любит другую. И всегда любил. Может быть, Дороти даже знала ее. Кто это – соседская веселушка Мари или тихоня Елена, а может, Магрет – она училась вместе с ними в Академии?
Черный Пес почему-то думает, что имеет право просить о таком. Правда, просит безнадежно, не рассчитывая, что Дороти согласится.
Весь ужас состоял в том, что она действительно согласится.
Не ради Морено, конечно, а просто потому, что этим сможет добавить в посмертие своего самого близкого человека хоть немного любви. Пусть она будет исходить и не от нее самой.
Дороти потерла внезапно замерзшие ладони. И вспомнила, как Доран в шутку жаловался, еще давно, когда они были детьми, на то, что у подруги вечно не руки, а ледышки. Смеялся, прикладывал горячую ладонь к запястью и предлагал послушать сердце – может, Дороти и не Дороти вовсе, а мертвячка с приходского кладбища. Мертвячка…
Удивляться иронии уже не хотелось, хотелось побыстрее догрести до конца этой невеселой истории. Дороти сглотнула, готовя себя к тому, что скоро станет обычным человеком, таким, как все. Опять. Коснулась кристалла сквозь одежду, сжимая его в кулаке.
Морено, о котором она, занятая своими переживаниями, совсем забыла, понял это по-своему. Резко поднялся на ноги, встал вплотную и, не отводя больного воспаленного взгляда, глухо проговорил:
– Погоди, я… Дьявол, мне и предложить-то тебе нечего, в обмен. Хотя там, вчера, пока я еще не совершил того, о чем совсем не жалею, ты же хотела, да? Так можешь взять… Меня. Любым.
Вот как.
Выражение удивления на лице Дороти, наверно, было столь сильным, что Морено заткнулся, но не отошел, не отступил – застыл напротив, дыша тяжело.
Дороти стало жаль, что она перепутала тепло тела с теплом души.
Но больше ошибок не будет.
– Я не то хотел сказать… – снова начал Морено, но прикусил губу, моргнул медленно, словно ему тоже было не все равно.
Да, наверно, так тоже тяжело. Просить.
– Я поняла.
Когда холодное нечто внутри окончательно затвердело, Дороти подумала, что это уже не пробить, не прорезать, но вот с ходу как пикой ткнули. Кольнуло сильно. Не сказать чтоб до этого самолюбие было ее уязвимым местом, но она, признаться, все же рассчитывала: произошедшее там, у водопада, случилось по взаимной симпатии. Но и тут, видимо, просчиталась.