Я этим грезил до сих пор,Ты лучшими владела снами.Черти последний приговорТупыми легкими носками.О, лебединый сгиб руки,И как заря колен дыханье,Сереброкрылые значки,Небесное чистописанье.Одна душа за всех плывешьИ каждая душа на сценеНе помнит ярусов и лож,Качаясь чайкой в белой пене.Уже над нежною толпойВ сто тысяч вольт пылают свечи,И слава солнечной фатойПокрыла матовые плечи.
«Торговец тканями тонкинскими…»
Торговец тканями тонкинскими,Штанами хрустнув чесучовыми,На камень сел, шоссе
сыреет,И легкий вечер пахнет маками.Как на фарфоровом кофейникеПростые травы веют Азией, —Репейник за спиной тонкинцаКанаву делает Китаем.Две дачницы с болонкой розовойПроходят по шоссе: «Дитя мое,Я ложа брачного с китайцемНе разделяла бы, хотя…»
Твое имя
Луна населена словами:В кустах шарики-ежи,На льдах томные моржи,На ветвях соловьи и кукушки,А имя твое — царица слов,Живущих в лунных морях.Царице морскойПрислуживают дельфины:Слава, любовь и левкой.
«Дао изначальный свет…»
Дао изначальный светЖелтую бросает тень,Если ты большой поэт —На тебе почиет вень.Ветки легкие оливИли северной сосныДля тебя гиероглифЖелтой райской вышины.Ты не пробуй разбирать,Хитрых знаков не пытай,Только сердцем надо знать,Что и в небе есть Китай!
«В голубом прозрачном крематории…»
Е.А. П-ой
В голубом прозрачном крематорииЛегкие истлели облака,Над Невою солнце Евпатории,И вода светла и глубока.Женщина прекрасная и бледнаяУ дубовой двери замерла,Сквозь перчатку жалит ручка медная,Бьет в глаза нещадный блеск стекла.«Милое и нежное создание,Я сейчас у ног твоих умру,Разве можно бегать на свиданиеВ эту нестерпимую жару?Будешь ты изменой и утратоюМучиться за этими дверьми,Лучше обратись скорее в статуюИ колонну эту обними!»Дверь тяжелая сопротивляется,Деревянный темно-красный левОт широкой рамы отделяетсяИ увещевает нараспев:Он и сам меняет очертания,Город с длинным шпилем золотым.Дождь над Темзой, север — Христиания,А сегодня виноградный Крым!Скоро осень и у нас, и за морем,Будет ветер над Невой звенеть,Если тело можно сделать мрамором,Ты должна скорей оцепенеть!Все равно за спущенными шторамиОн совсем не ждет твоих шагов,Встретишься с уклончивыми взорамиИ вдохнешь струю чужих духов.Женщина к колонне приближается,Под горячим золотым дождем,Тело, застывая, обнажается,И прожилки мрамора на нем.Будет он винить жару проклятуюИ напрасно ждать ее одной,Стережет задумчивую статуюУ его подъезда лев резной.
1921
«Цветут видения — так хочешь ты, душа…»
Цветут видения — так хочешь ты, душа,Когда же ты молчишь, сиянием дыша,Сквозят видения нежнее детки слабой,И часто в дождь и ветр средь вянущих болотС глазами жадными, раскрыв широкий рот,Моя душа сидит коричневою жабой.
«Всю комнату в два окна…»
Всю комнату в два окна,С кроватью для сна и любви,Как щепку несет волна,Как хочешь волну зови.И, если с небом в глазахЯ тело твое сожму,То знай: это только страх,Чтоб тонуть не одному.
Сон («Я проснулся, крича от страха…»)
Я проснулся, крича от страха,И подушку и одеялоДолго трогал руками, чтобыСнова хобот его с размахаНе швырнул меня прямо в небоИли в сумрак черной утробы.Никого с такими клыкамиИ с такими злыми глазамиЯ не видел, о, я не видел,И такого темного леса,И такого черного страхаЯ не ведал, о, я не ведал.Я зажег свечу и поставилТрепетно к изголовью…Чтоб утишить биенье сердца,Взял трактат о римском правеИ раскрыл его на «условьеДействительной купли-продажи».Я пошел и жены, спокойноСпавшей, волосы поцелуемШевельнул
и вернулся тихо,Но едва задремал я, бурноЗазмеился песок, волнуемВинтообразным ветром.Длинношеюю голову скрыл я,И мою двугорбую спинуОхватило ветром свистящимИ от свиста стал я змеитьсяИ пополз удавом в долинуИ проснулся вновь настоящим.Но подумал, строгий и гордый:То далекой памяти мореМне послало терпкие волны.Разрывая тела и морды,Море памяти мне отворитНастоящее счастье жизни.
Война
Анатолию Колмакову
Араб в кровавой чалме на длинном паршивом верблюдеСмешал Караваны народов и скрылся среди песковПод шепот охрипших окопов и кашель усталых орудийИ легкий печальный шорох прильнувших к полям облаков.Воробьиное пугало тщетно осеняет горох рукавами:Солдаты топчут пшеницу, на гряды ложатся ничком,Сколько стремительных пуль остановлено их телами,Полмира пропитано дымом словно густым табаком.Все одного со мной сомнительного поколенья,Кто ранен в сердце навылет мечтой о кровавой чалме,От саранчи ночей в себе ищите спасеньяВоспоминанья детства зажигайте в беззвездной тьме!Вот царскосельский дуб, орел над прудом и лодки,Овидий в изданье Майнштейна, растрепанный сборник задач,В нижнем окне сапожник стучит молотком по колодке,В субботу последний экзамен, завтра футбольный матч.А летом балтийские дюны, янтари и песок и сноваС молчаливыми рыбаками в синий простор до утра!..Кто еще из читателей «Задушевного Слова»Любит играть в солдатики?.. Очень плохая игра…
1921
«Мне детство приснилось ленивым счастливцем…»
Мне детство приснилось ленивым счастливцем,Сторожем сада Екатеринина,Ворота «Любезным моим сослуживцам»,Поломан паром, и скамейка починена.Пройдет не спеша по скрипучему снегуВ тяжелой овчине с заплатами козьими,А время медлительно тащит телегу,И блещет луна золотыми полозьями.Я сам бы на розвальнях в небо поехал,А ну-ка заложим каурого мерина…Ворота открыл, из пахучего мехаПосыпались звезды… Дорога потеряна.В пустой океан на оторванной льдинеБлаженно, смертельно и медленно едется,Ни крыши, ни дыма в зияющей сини…Эй шуба, левее… Большая Медведица…Куда мои сани девались и льдина,Разрезала воздух алмазная палица,Хватаю себя — рукавицы, овчинаИ лед под ногами… А если провалится?
1921
«Я приснился себе медведем…»
Я приснился себе медведемИ теперь мне трудно ходить —Раздавил за столом тарелку,А в ответ на нежный укорПроворчал: «Скорлупку орехаЯ не так еще раздавлю!»Даже медом грежу я, дажеЛапу сунул в рот и сосу.Что же делать в этой берлоге,Где фарфоровые сервизыНе дают вздохнуть от души?Уведи меня, Варя, в табор,—С безымянного пальца скинув,В нос продень кольцо золотоеИ вели мне плясать под песни,Под которые я мурлычу,И сейчас у тебя в ногах!О, теперь я совсем очнулся:Больше я не медведь, но кто я?Отрок, радостно подраставшийНа парадах в Царском Селе?Или юноша — парижанин,Проигравший деньги на скачках,Все что брат прислал из России,Где его гвоздильный завод?Или тот, кто слушал БергсонаВ многолюдном колледже, илиТот, кто может писать стихи?Маленькая, ты не поверишь,Что медведь я и парижанин,Царскосел, бергсонист, писательИ к тому же я сумасшедший,Потому что мне показалось,Что и Нельдихен — это я!
Аэроплан
В древности Виланд в птичьих перьях,Дедал на тающих крылах —В средневековых же поверьяхВедьмы летали на козлах…Тщетно гадал седой алхимик,Лучше летать учил колдун:В кожу втираньями сухимиПод заклинанья слов и струн.Если когда и мог приснитьсяПод небеса задутый шар,Но не такая — ужас — птицаВ туче не больше чем комар.В страхе друзьям дикарь расскажет:Клювом неистово вертя,Не трепеща крылами даже,Птицы-чудовища летят.Сверху хозяин-европеец,Завоеватель, бог, пилот,Ветер подмяв, под небом реет,Сам направляя птичий лет.Вот он согнулся, в пропасть глядя,Смерть или руль в руке держа…Как хорошо гудит в прохладе,Блещущий солнцем круг ножа!