Мне нечего сказать, о, я не знаю сам,Кого молить, я нем подобно тем быкам,Которых по крови с открытыми глазамиПроводят мясники тяжелыми дверями.Ты волосы встряхнешь, и на ветру блеснетОсвобожденный лоб, а злой и нежный ротВсе тени на лице улыбкой передвинетИ, снова омрачась, внимательно застынет.В пронзительных глазах чернеет холодок.И дуло светлое, толкнувшее висок,И грохот поезда, летящего с откоса,Решетка на окне и ночи без допроса —Все
лучше, чем тебя, не раз назвав своей,Вдруг увидать чужой среди чужих людей.
1923
«Когда необходимой суетой…»
Когда необходимой суетойПридавлен ты, и ноша тяжела,Не жалуйся и песен ты не пой,Устраивай свои дела.И разлюби: не ангела крылоТу женщину сияньем осенит,Ей пригодится разве помело,Когда она на шабаш полетит.В снегу и скалах кипятком поток.И сердце повернулось на восток.Ты слышишь как я медленно стучу.Я вырваться, я вырваться хочу.Но я змеиной мудрости учусь —Дрожит на ветке запоздалый лист.Вот в перевалку, как тяжелый гусь,По склону поднимается турист.Синеет лес. Поток во весь опорВ долину. Лыжи свищут. Бог с тобой!Кто родился для ветра и для горСпокоен будь и песни пой.
1923
«Да жил ли ты? Поэты и семья…»
Да жил ли ты? Поэты и семьяИ книги и свиданья — слишком мало!Вглядись — «И это жизнь твоя», —Мне в тормозах проскрежетало.По склону человека на расстрелВели без шапки. Зеленели горы.И полустанок подоспел,И жёлтой засухи просторы.Я выучил у ржавых буферов,Когда они Урал пересекали,Такую музыку без слов,Которая сильней печали.
1922
«Звезды блещут в холодном покое…»
Звезды блещут в холодном покое,По квартире гуляет луна,Но в столовой творится такое,От чего побледнела она:Чье-то тело, недавно живое,Завернули в потертый ковер.И один замечтался, а двоеКипятком обмывают топор.Тот, который убил и мечтает,Слишком молод, и вежлив, и тих:Бородатый его обсчитаетПри дележке на пять золотых.
1923
«В белой даче над синим заливом…»
В белой даче над синим заливомДушно спать от бесчисленных роз.Очень ясно, с двойным перерывомВдалеке просвистел паровоз.Там проходят пустыми полями,Над которыми месяц зажжен,Вереницы груженых дровамиИ один санитарный вагон.Слабо тянет карболкой и йодом.— Умираю, спаси, пожалей!Но цветы под лазоревым сводомОхраняют уснувших людей.
Часы
Пролетка простучала за окном,Прошел автобус, землю сотрясая,И часиков легчайшим шепоткомЗаговорила комната ночная:«Секундочки, минуточки лови».— А если не хочу я, о Создатель,Такой короткой и слепой любви! —И пальцы повернули выключатель.И мгла ночная показалась мнеНебытием, но в чудном мраке сноваСветились бледные, как при луне,Черты лица, навеки дорогого.Пройдут как волны надо мной века,Затопят все мои земные ночи,Но там воскреснут и моя тоска,И верные, единственные очи.
1923
«Ты
говорила: мы не в ссоре…»
Ты говорила: мы не в ссоре,Мы стать чужими не могли.Зачем же между нами мореИ города чужой земли?Но скоро твой печальный голосПорывом ветра отнесло.Твоё лицо и светлый волосЗабвение заволокло.И прошлое уничтожаяСвоим широким колесом, —Прошёл автобус, и чужаяСтрана простёрлась за окном.Обыкновенный иностранец,Я дельно время провожу:Я изучаю модный танец,В кинематограф я хожу.Летит корабль. Мелькает пена.Тебя увижу я сейчас.Но это только сон: изменаНавеки разлучила нас.
1923
«Трамваи стали проходить…»
Трамваи стали проходить,За шторой небо розовеет.Не надо спящего будить,Сегодня мир оцепенеет.На том конце одним толчкомЗемля раскрылась, как могила,И океаном и огнемОбломки зданий окатило.А здесь последней тишиныНикто не слышит — блещут вина,Жокей мелькает вдоль стены,За рампой тает балерина.И ты, красавица, средиГолубоватого туманаТанцуешь с розой на грудиФокстрот под грохот барабана.В тюрьму, в могилу, в лазарет!Туда ль исчезло все живоеЗа эти восемь страшных лет?Иль я, мечтая о покое,Свою усталость перенесНа мир, по-прежнему счастливый,Проснувшийся от черных грезПод легкой музыки мотивы?
1923
Разговор
— Мне жалко вас. Как изогнулась бровь,Вы первый раз в такой печали.Что с Вами? Неудачная любовь?Иль вы на бирже потеряли? —— О нет. Мои доходы велики,Жена мила и ценит положенье,Могу я и законам вопрекиЛюбому делу дать движенье.Но мне сегодня в темноте ночнойПриснилась темень гробовая,И слабое под белой простынейСтучало сердце не переставая.— И это все? И я бывал знакомС такими неприятностями: илиШалит желудок, или перед сномВы порошки принять забыли.Те оба человека на землеЕще десяток лет просуетятся.Душа, и днем и ночью ты во мгле,К которой им нельзя и приближаться.
1923
II
«В снегу трещат костры. Январь на бивуаке…»
В снегу трещат костры. Январь на бивуаке.Продрогших лошадей испарина долит.Студеным воздухом охвачен Исаакий,И муфтой скрыв лицо, прохожая спешит.В театре холодно. Чтоб угодить Шекспиру,Актеры трудятся, крича и вопия,И все же сострадать неистовому ЛируВ тяжелых ботиках пришла любовь моя.Что ей до сквозняков простуженной постройки?Дыханье частое волненье выдает.В истопленном фойе у лимонадной стойкиОткрытки и цветы старушка продает.Нет, слава никогда не может быть забавой,И как бы я хотел (дерзаешь ли, душа?)Не доморощенной — великолепной славойПокрыть себя, и пусть красавица, спешаСпустя столетия по набережной Сены,Прелестным профилем в подъезде промелькнет,Чтоб для нее одной актер французской сценыЧитал моих стихов достойный перевод.