Океан. Выпуск одиннадцатый
Шрифт:
Поэтому сейчас, в преддверии предполагающегося строго засекреченного выхода «Адмирала Шеера», эти сны старослужащих были особенно некстати. У молодежи они могут вызвать падение боевого духа и упаднические настроения.
«Нужно немедленно предупредить старшего офицера, — решил Больхен. — И насчет слухов о выходе тоже».
Вильгельм фон Больхен больше всего в жизни мечтал о славе. Он хотел видеть свою фамилию в газетах напечатанной крупным шрифтом, слышать по радио. До боли в сердце он завидовал прославленным немецким подводникам Прину, Топпу, Ричу и другим, именами которых немецкая пропагандистская
Он не хотел прозябать в безвестности. Где же, как не на войне, можно прославить свой род, свою фамилию, может быть, даже войти в историю рейха? Ради славы он был готов на все. Даже на смерть.
Больхен командовал тяжелым крейсером «Адмирал Шеер» (в большинстве морских справочников мира из-за сильного артиллерийского вооружения при относительно небольшом водоизмещении он официально назывался броненосцем или «карманным» линкором) около полугода. В тридцать четыре года стать капитаном цур зее и командиром нового, известного всему миру корабля было совсем неплохо даже для все ускорившего военного времени.
Он получил этот корабль неожиданно, благодаря счастливому стечению обстоятельств. Не будь этого случая, неизвестно еще, как долго ему пришлось бы плавать с этой старой песочницей и ворчуном Майзелем.
Худой и болезненный командир крейсера «Принц Ойген» капитан 1 ранга Майзель недолюбливал своего старшего офицера. Ему многое не нравилось в нем: и чрезмерное служебное рвение, и холеные руки с длинными ногтями, и высокомерное нежелание играть с ним по вечерам в скат, и недопустимые англофильские привычки.
Дело в том, что отец Больхена, обедневший дворянин Гейнц фон Больхен, имел в Висбадене — городке на Рейне в юго-западной Германии — небольшую гостиницу, где до прихода к власти фашизма останавливались иностранцы. Его сын Вильгельм перенял от них привычку есть на завтрак овсяную кашу — поридж, любил танцевать запрещенный английский фокстрот и носить английского покроя брюки.
Для старчески подозрительного и ограниченного Майзеля этого было достаточно. Он считал своего старшего офицера плохим патриотом, хотя и отдавал ему должное как моряку.
Гейнц фон Больхен был видной фигурой в «Немецких христианах», личным другом самого имперского епископа. Глубоко верующий человек, он не любил войну и мечтал своего сына Вильгельма направить по духовной линии. Послушный тихий мальчик, в детстве безоговорочно слушавшийся отца, еще в гимназии научился хорошо играть на фанфаре.
К власти в стране стремительно приближался фашизм. Веймарская республика доживала последние месяцы. Пестрые плакаты с демагогическими лозунгами бросались в глаза отовсюду, с афишных тумб, со стен домов; их несли над головой демонстранты, выкрикивали в пивных: «Мы люди, а не собаки!», «Рабочий тоже хочет хлеба!», «Немец, если уважаешь себя, не покупай у еврея!» Все чаще устраивались пышные торжества, факельные шествия, различные слеты.
Высокий и красивый юноша, великолепно игравший на фанфаре, как никто больше, годился в статисты для таких сборищ. На одном из них в Берлине к
Узнав, что Больхен заканчивает гимназию, он спросил:
— Какую же карьеру вы собираетесь себе избрать в дальнейшем, мой мальчик?
— Отец хочет, чтобы я стал священником.
— Это прекрасный путь, — сказал Шнивинд, и на его лице на миг появилось выражение смирения. — Но боюсь, что такому красивому юноше, как вы, жизнь священника быстро надоест. А что, если я уговорю отца направить вас в военно-морское училище?
Стесненный статьями Версальского договора, германский военно-морской флот начинал постепенно возрождаться. Первым делом необходимо было подготовить новые кадры офицеров, укомплектовать военно-морское училище. В числе других задача по вербовке будущих кадетов была возложена и на Шнивинда.
Он появился в доме Больхена в Висбадене ровно через неделю после встречи в Берлине. Знаток гетевской поэзии и истории религии, ироничный и обаятельный собеседник, он произвел на обычно сдержанного отца исключительно сильное впечатление. Если у Вильгельма окажутся такие воспитатели и командиры, то и желать большего не остается.
— Благословляю тебя, сын мой, — сказал отец.
— У нашей родины будет меньше одним пастырем, зато будет больше одним солдатом.
С этого дня Шнивинд считал себя крестным Больхена. Он следил за его успехами в учебе, за продвижением по службе. Этот красивый мальчик не обманул его надежд. У него оказались твердая воля и решительность, необходимые для военного моряка, но совсем не обязательные для слуги господа.
Сейчас Шнивинд занимал должность адмирала Северного моря. Но Больхен знал, что он не забыл о нем и ждет случая, чтобы продвинуть.
Именно такой случай и представился в феврале 1942 года.
Уже давно германское морское командование планировало перевести Брестскую эскадру в воды Северной Норвегии. После высадки английских морских десантов в 1940 году в Тронхейме и Нарвике и внезапного нападения британского флота в районах Бергена и Нарвика в декабре 1941 года Гитлер находился в состоянии постоянной напряженности. Ему непрерывно мерещилась высадка англичан в Северной Норвегии, наступление с севера советских войск. На двух последовавших почти одно за другим совещаниях в своей ставке он говорил:
— Если англичане и русские разберутся в ограниченности наших сил, они подвергнут ударам Северную Норвегию в нескольких пунктах, вытеснят нас оттуда, займут Нарвик, окажут давление на Финляндию и Швецию, что может повлиять на исход всей войны. Германский флот должен быть на Севере и приложить все усилия к обороне Норвегии.
Против увода кораблей из Бреста резко выступил главнокомандующий военно-морским флотом рейха гросс-адмирал Редер.
— Увод эскадры из Бреста на север снимет постоянную угрозу судоходству союзников в Атлантике и сделает его почти безопасным, — говорил он. — Мой фюрер, флот в Бресте — это заноза в теле англичан. Она постоянно саднит и болит и в любой момент грозит им тяжелыми осложнениями. Мы не должны вытаскивать ее.