Океаны Айдена
Шрифт:
— Намного больше, милая. Пусть совесть тебя не мучит — ты соблазнила не зеленого мальчишку.
— Я чувствовала это… я не могла понять… даже пугалась иногда… такое несоответствие между внешностью и тем, что внутри… Словно в твоем теле сидит другой человек, гораздо более зрелый…
— Не будем об этом, малышка. Скажи, что и как передать твоим на Юг?
— Как? Только с помощью твоего опознавателя. Видишь ли, на «Катрейе» нет ни одного прибора… в целях безопасности. Нет и источников силы, энергии… ты понимаешь, о чем я говорю?
— Понимаю. И знаю, что
Ресницы Найлы опустились, легли темными полукругами на голубовато-смуглые подглазья.
— Как странно… — задумчиво произнесла она. — Мы словно заново знакомимся друг с другом… мы, делившие постель столько раз! Так много хочется сказать — и так мало времени!
— Скажи главное, девочка.
— Главное? Главное — не то, что меня послали следить за тобой. Главное — я тебя полюбила, Эльс… мой первый, мой единственный… Скажи, что ты ищешь на Юге? — внезапно спросила она.
Блейд выпрямил спину. Сейчас он не мигая смотрел на восходившее солнце, чей диск залил алой кровью облака на востоке.
— Не знаю, — наконец признался он. — Я — разведчик, и тайны всегда влекли меня… наверно, это я и ищу — разгадку секрета… Или рай божий, царство светлого Айдена, где все довольны и счастливы. Хотелось бы мне посмотреть на такое место! Только вряд ли я там уживусь.
Найла снова слабо улыбнулась.
— Да, там ты не уживешься, Эльс. Но все равно, спасибо всем богам Айдена, Ксама и Калитана, что я встретила тебя.
— Калитана? Значит, ты родом оттуда?
— Не совсем… Ты же сам сказал — колдунья с Юга… не очень умелая, раз ты раскусил меня так быстро. Но все, что я рассказывала тебе про Калитан — правда. Ну, почти правда… кроме истории о том, как я очутилась в Потоке.
Внезапно судорога исказила ее лицо, и Найла произнесла — быстро, сбивчиво:
— Эльс, блокада кончается… кончается… Я ухожу, милый… Запомни -опознаватель… твой опознаватель… нажми четыре раза… в такт вдохам… два вдоха пропусти… снова нажми два раза… Это — сигнал, просьба о помощи… За тобой прилетят… — Слова торопливо текли с ее губ, кожа посерела, в уголках рта снова показались алые пузырьки. — И скажи им, что ты был со мной до самого конца… что я умерла счастливой… — Пальцы Найлы в предсмертной агонии скребли по палубе, по гладким доскам дерева тум, побуревшим от ее крови. — Эльс… Рахи… прощай, любимый…
Блейд поднялся и вытер глаза. Он смотрел на тело девушки, лежавшее у его ног, и давний сон промелькнул перед его застывшим взглядом. Найла, мертвая, вот так же скорченная, выплывает из мерзкой жидкости, кипящей в полумраке пещеры… а над ней приплясывает торжествующий Бур.
Создатель, зачем он оставил ее тут! Потирая висок, Блейд уставился на восходящее солнце; звуки лютни Найлы звенели у него в ушах. Что она пела в последний раз?
Кто-то хотел сделать ночь
Из теплых красок,
И выстелить небо ковром
Из звезд и сказок.
Кто-то хотел сделать день,
Зажечь на холмах огни,
Сбежать
Вернуться назад другим…
Кто-то хотел быть со мной,
Чтоб драться и пить вместе,
И вместе стоять под стеной,
Таинственной и отвесной.
Но кто-то решил, что я свят,
И нам с ним — не по пути
Вот, брошенный всеми подряд.
Я слепо бреду один…
Он потряс головой, избавляясь от наваждения, перевернул девушку на живот и осмотрел страшную рану от удара топора над самым крестцом — больше нигде ее не коснулись ни оружие, ни рука насильника. Потом снова положил Найду лицом вверх, к солнцу, и прикрыл веками ее незрячие глаза.
— Лучше так, малышка, — пробормотал он, — чем в котле у Бура или в лапах Канто. Лучше уж так…
Старый Порансо был в восторге.
— Ах-па! О! Угум! — он издавал все эти междометия, сидя со скрещенными ногами на ковре, расстеленном рядом с его роскошным паланкином, и довольным взглядом озирал бухту. Настилы пирсов уже были очищены от тел, палуба «Катрейи» выскоблена до блеска. Стоял ранний вечер, и в Ристу наконец добралось подкрепление из восточных и южных деревень.
— Ты и вправду великий воин, Эльс-хайрит! Сорок сотен брогов прибиты камнями на берегу! А-хой! Ах-па! Двадцать сотен изрублены у причалов! Хо!
– лайот гладил себя по животу с таким видом, словно сам проглотил вражеское воинство — Даа-а… Половина! Половина воинов с этой кучи карешиного помета, с этого мерзкого островка пожирателей падали! И притом — их лучшие бойцы!
Блейд, тоже скрестив ноги, сидел напротив Порансо с застывшим лицом. На коленях его лежал меч, в пышных перьях ковра серебрилось лезвие франа. Он по-прежнему был в сапогах и кожаных доспехах.
Лайот щелкнул пальцами, и раб подал ему чашу горячительного; затем обнес вином Блейда, Магиди и Сетрагу, младшего из принцев, который привел в Ристу полторы тысячи своих лучников.
Порансо громко глотал, алые струйки вина текли но его подбородку, и Блейд вдруг вспомнил, как лопались кровавые пузырьки на губах Найлы. Дернув щекой, он приник к чаше.
Порансо допил вино, рыгнул и, закатив кверху глаза, мечтательно повторил:
— Половина! А что у нас? — его взгляд обшарил бухту, потом лайот повернулся и посмотрел на выгоревшую окраину деревни. — У нас — лучше некуда! Десяток сгоревших хижин, сотня убитых стариков да две сотни женщин! Зато нам достались их пироги! Отличные лодки! И целые горы оружия!
На щеках Блейда заходили желваки, но он сдержался. В бухгалтерских книгах этого дикаря жизнь Найлы шла по цене вязанки стрел… может быть, она не стоила и медного наконечника.
Он вздохнул и снова отпил вина. Риста опротивела ему — как-то сразу и навсегда. Он хотел оказаться в море, подальше от места, где закончилась жизнь его подруги. В море, на «Катрейе», вместе с ее телом… Он не оставит ее здесь! Пусть лежит в своей каюте, на своем корабле, по палубе которого ступали ее босые ножки…