Окклюменция
Шрифт:
– Миссис Снейп, меня зовут Гарри Поттер, - бодро начал он.
– Мою маму звали Лили Эванс. Вам знакомо это имя?
На неподвижном лице ничего не изменилось, но голова Эйлин внезапно стала подёргиваться из стороны в сторону, как бы в осуждающем жесте, и женщина вздохнула два раза подряд.
– Красиииивая, - разобрал Гарри невнятное бормотание.
– Вы её знали?
– тут же спросил он.
– Приманка красивая, - внезапно грубым резким голосом буркнула старуха.
– Кто ворон считает. На неприглядную-то не поведутся. Красаааавицу подавай.
Гарри забыл дышать.
– Кт-то не поведётся?
– выдавил он наконец.
– Да никто!
– последовал резонный ответ.
– Молодёжь! Уж я как старалась, из кожи вон вылезла!
– внезапно с жаром поведала женщина и тут же подытожила упавшим голосом: - А всё одно. От одной беды уберегла - в другую попал. Из огня да в полымя. И так бы хоть счастливым ушёл, а то... Правильно говорят, благими намерениями...
Женщина помотала головой, и Гарри подумал, что она сейчас расплачется, так что он поспешно вынул из кармана Обливиатор и показал ей:
– Это ваше?
Старуха мельком глянула на шарик, после чего вдруг стала «мыть руки» с утроенной скоростью и вдобавок качаться на месте. Голову она подняла повыше, и, хотя выражение лица не изменилось, вид у неё теперь стал такой, какой бывает у Снейпа, когда он хочет сказать «не суйте нос не в своё дело, Поттер».
– Я нашёл это в своём доме!
– рефлекторно возмутился Гарри.
– Я имею право знать!
– Это личное!
– с невероятной важностью в голосе произнесла Эйлин Снейп.
– Тогда почему оно у меня, ваше личное?
– Я не имею права разглашать конфиденциальную информацию, - процедила женщина с таким видом, будто ей известны все секреты Вселенной, но она твёрдо намерена унести их с собой в могилу. Руки её тем временем развили космическую скорость.
Гарри стиснул зубы. Она явно что-то знала, и у него был только один, грубый, наглый, но верный способ добыть эту информацию. Смирившись с неизбежным, он убрал Обливиатор, достал палочку, направил её в лицо Эйлин, стараясь заглянуть ей в глаза.
– Legilimence!
...Эйлин, довольно молодая, но с уже сложившимися горькими складками у рта, сидит на веранде, окружённой цветущим шиповником. Рядом с ней её подруга, молодящаяся блондинка, чем-то похожая на Трелони, возможно, родственница. За кустами промелькнули два силуэта, слышен смех.
– Никак у твоего Северуса девушка образовалась?
– спрашивает подруга, рисуя в воздухе неопределённую фигуру, будто бы девушки обычно материализуются из небытия прямо на стол.
– Да вот же. Они ещё в школе встречаться начали. Лукреция, а я так переживаю, - Эйлин прижимает ладонь к декольте.
– Он ведь такой наивный, да и женским вниманием не избалован... А вдруг она его обманет? Мало ли что. Нынешним девушкам палец в рот не клади. Да кому я это говорю!
– она мелодраматично всплёскивает руками.
– Погадать хочешь?
– с каким-то профессиональным интересом спрашивает Лукреция.
– Ну а как же! Сын всё-таки, единственный. Я, конечно, никудышняя мать. Не занималась им совершенно.
Лукреция кивает с отсутствующим видом.
Эйлин усиливает напор:
– Ты же знаешь, я к тебе ник-когда не обращалась. Ну раз в жизни поспособствуй, по старой дружбе, а?
Блондинка изображает светскую улыбку и нехотя спрашивает:
– У тебя есть что-нибудь от неё?
– Волосы!
– радостно восклицает Эйлин, мольбы которой услышаны, и лезет в сумочку.
– Вот!
Она разворачивает носовой платок и предъявляет колечко медно-рыжих волос. Лукреция снова кивает и наколдовывает на столе большую колбу. Гарри смутно припомнил, что видел такие у Трелони в кабинете. В колбе плещется розовая перламутровая жидкость. Лукреция опускает туда часть волос, касается горлышка концом палочки и принимается нараспев бормотать на древнегреческом. Гарри узал его, потому что всё та же Трелони, помнится, всё твердила про этот «великий язык, созданный для предсказания».
Через некоторое время глаза Лукреции тоже становятся розовые и перламутровые, она мотает головой и снова вздыхает. Эйлин замерла в ожидании.
– Не повезло твоему сыну, - неохотно признаётся гадалка.
– Девушка-то замечательная, но кто женится на ней - умрёт.
Эйлин ахает, а Лукреция принимается задумчиво жевать нижнюю губу...
...Эйлин стоит в полутёмной комнате, зажав в ладонях Обливиатор и что-то тихо бормочет - скорее, молитву, чем заклинание. Входит Снейп - молодой, весёлый. Впрочем, при виде матери он быстро изображает на лице неприязнь и лёгкое презрение.
– Ты свет включать не пробовала?
– цедит он сквозь зубы, как будто в помещении дурно пахнет.
– Северус, милый, подойди сюда, пожалуйста, - мямлит Эйлин, плотнее сжимая пальцы. Он хмурится, но подходит. Эйлин стремительным движением касается его лба и выкрикивает какое-то слово, вспыхивает красный свет. Северус хмурится ещё больше:
– Мать, ты чего хотела?
– Как... там... Лили?
– почти шёпотом спрашивает Эйлин. Глаза Снейпа широко раскрываются:
– С чего вдруг? Я последний раз с ней разговаривал на пятом курсе. Какое мне дело до грязнокровки?
Эйлин вздыхает одновременно сокрушённо и удовлетворённо...
...Северус в дорожном плаще выходит из своей комнаты и не закрывает дверь. Там кавардак. Снейп подходит к матери, сидящей на диване в гостиной с вязаньем и останавливается перед ней в ожидании. Она поднимает голову.
– Я не вернусь, - коротко говорит он и апппарирует. Эйлин вскакивает и что-то кричит в пространство...
...В дрожащих руках скомканный и снова развёрнутый лист гербовой бумаги, слегка размытые буквы складываются в короткую записку: «С прискорбием сообщаю, что Ваш сын Северус Снейп погиб во вчерашнем теракте в Лондоне. Примите мои соболезнования. Люциус Малфой»...