Оккультизм в православии
Шрифт:
В наших духовных школах и монастырях слишком часто говорится о том, что ереси и модернистские учения обычно исходят от чрезмерно умничающих людей, оторвавшихся от живой церковной и монашеской традиции... Но вот я, книжник, беру в руки книги о монахах (и даже написанные и изданные монахами) и говорю: "Слушайте, да именно здесь проповедуется что-то новое, иное, непохожее на то, чему меня учили семинария, беседы духовника и книги отцов!" Я, например, привык считать, что до последнего своего дыхания не должно христианину отлагать покаянное делание и смотреть в наступающую вечность со стопроцентной уверенностью в благом исходе. Отцы древности в минуту исхода плакали о том, что еще и не положили начала покаянию и христианской жизни... Понятно, какое недоумение породил во мне такой рассказ о современных старцах: "В один из последних для него дней я вышел из келий, когда же вернулся, он посмотрел на меня с недоумением, как бы не узнавая меня, и вдруг спросил: "Ты кто? Святой Сергий?" - "Нет, отче, я монах Паисий".
– "А!.. Здесь сейчас, дитя мое, была Богоматерь со святым Сергием и преподобным Серафимом. Куда они ушли?" "Что же тебе сказала Богородица?" - "Пройдет праздник Ее Рождества и уже после него она придет и возьмет меня к Себе... Сладкое чадо мое, ты будешь молиться обо мне здесь, на земле, а я о тебе там, на Небе. Верю я, что Господь помилует меня, грешного, ибо 60 лет я пробыл здесь монахом и непрестанно умолял Его: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя!" Теперь я буду у Господа в раю, и я каждый год буду приходить и видеть тебя"" [202] .
202
Иеромонах Иоанн (Коган). Отец Тихон, последний великий русский старец на Афоне.
– Троице-Сергиева лавра, 1997, cc. 36-37
Не берусь судить опыт духовных людей. Непривычное, новое и иное не всегда значит ложное. Но издателям этой книжки не могу не заметить:
И надо заметить, такая странная уверенность в собственной высоте характерна для героев многих нынешних апокрифов. Так, схимонахиня Макария в книге Г. Дурасова "Богом данная" говорит о себе: ""Во всей России ни один человек не страдает так, как я. Своими болезнями я всю Россию загородила".
– "Матушка, есть ли еще в России человек, который, как и ты, исцеляет людей водичкой и маслицем?" "Не дал Бог такого человека"" [203] . Я, конечно, не привык к миру юродивых (да и кто же к нему может привыкнуть?!). Но в святоотеческой литературе такое возвышение себя над всеми называется просто гордыней. Юродивый Христа ради ставит себя ниже всех. То же юродство, которое приписывается автором книги Макарии, явно юродство не Христа ради. И как-то совсем не по себе становится от чтения прений Макарии с сатаной: "Он моих четок знаешь как боится! Ну его, лохматого, я его четками отлуплю... Я ему говорю: "Зачем ты к больной божественной ходишь? Чудила ты, все равно ничего не найдешь для себя в моей душе, я с Богом так и буду"" [204] .
203
Дурасов Г. П. Богом данная.
– СПб., 1995, с. 86
204
Там же, сс. 59-60
В описании жизни Феодосия Иерусалимского встречается та же удивительная уверенность в собственном спасении и даже святости: "Слава Тебе, Господи, эти отроки спасутся, я и в будущей жизни буду молиться о них [205] .
В книге З. Ждановой о Матроне - тот же мотив: "У нее спросили: "Матронушка, как же нам жить? С кем мы теперь останемся, с кем советоваться будем?" Она ответила: "После моей смерти таких, как я, не будет, а вы приходите на могилку, я там всегда буду и молиться буду за вас. Я буду вас видеть и слышать, что душе вашей скажу, то и делайте"" [206] .
205
Ильинская А. Тайна старца Феодосия. Сказание о житии и чудесах "иерусалимского батюшки" - преподобного Феодосия Кавказского.
– М., 1997, с. 56
206
Сказание о житии блаженной старицы Матроны. Составила и записала Жданова З. В.
– Свято-Троицкий Ново-Голутвин монастырь, 1993, с. 26
О Пелагии Рязанской пишут то же: "Блаженная Поля нам говорила: "Вот вы, когда на кладбище ко мне придете, меня не слышите, а я-то вас слышу! Встаньте на коленочки и говорите, - когда чего надобно вам, я услышу, помогу. Буду иметь власть защищать вас на Страшном Суде!" В Захарове, говорит, оставляю свою благодать" [207] .
Однако эти более чем очевидные странности не замечаются сегодняшними монастырскими цензорами. У многих православных издателей, писателей и книготорговцев мышление устроено вполне по-старообрядчески: верность мелочам нередко сочетается с самым дремучим догматическим невежеством и с безоглядным новотворчеством в области вероучения и даже богослужения. Рождаются совершенно новые богословские системы и ритуалы. Одной из характернейших черт язычества является своего рода стихийный материализм. Все бытие объявляется материальным, и даже у Бога появляется тело, у человеческой души - формы, размеры и вес, да и мир "духовный" оказывается всего лишь миром "тонкой материи". Любой читатель оккультной литературы это прекрасно знает. Но и в популярных "православных" изданиях сегодня утверждается, что оконное стекло или салфеточка, накрывающая тарелку с едой, могут стать неодолимым препятствием для бесов... И порой даже священники начинают играться в этот мистический материализм. Задают священнику вопрос: "Обязательно ли после Причастия употреблять запивку?" - и слышат в ответ: "После Причастия обязательно надо употреблять запивку, но некоторые старцы говорят, что духовнобольным (бесноватым) можно немного подождать, ибо враг в них обжигается от Святыни, а так он прячется в воду и получает через это облегчение".
207
К. В. П. Воспоминания о Пелагии Рязанской // Жизнь Вечная.
– М., 1997, №33
На фоне такой богословской новизны самые прооккультные построения священника Павла Флоренского оказываются чем-то гораздо более близким к церковной традиции. И это очень важно заметить: слишком часто в наших семинариях говорится о том, что излишняя ученость может завести в ересь, но как-то не замечается, что в еще большие дебри может завести элементарное богословское невежество!
Уже на грани XVIII и XIX веков московскому митрополиту Платону (Левшину) приходилось сетовать на то, что православному богослову очень непросто полемизировать именно с неумеренными "ревнителями благочестия", которые всюду видят чудеса, убеждены в богодухновенности каждой строчки, подписанной авторитетным именем или посвященной святому. Любую церковную книжку или даже сплетню они склонны воспринимать как прямо глас с Небес. По горькому признанию митрополита Платона, "Церкви Христовой пастырю, и самому просвещенному, невозможно иметь с раскольниками прение и их в заблуждении убедить. Ибо в прениях с обеих сторон должно быть едино начало или основание, на котором бы утверждались все доказательства. Но если у одной стороны начало будет иное, а у другой - другое, то согласиться никогда будет не возможно. Богопросвещенный христианский богослов для утверждения всех истин веры Христовой не иное признает начало, как едино слово Божие или писания Ветхого и Нового Завета; а раскольник, кроме сего начала, которое и мало уважает, ибо мало понимает, признает еще за равносильные слову Божию начала и всякие правила Соборов, и всякие писания церковных учителей, и всякие повести в книгах церковных обретаемые, да их и более уважает, нежели слово Божие, ибо они для него понятнее. Но как и правила Соборов или относились к тем временам, или писаны по пристрастию и непросвещенному невежеству [208] ; и в писаниях церковных учителей много погрешительного и с собою несогласного; а в повестях и зело много басней, небылиц и безместностей, то следовало бы правила, и отцов, и повести не иначе принять, как когда они согласны с словом Божиим и служат тому объяснениями. Но раскольник сего не приемлет и почитает хулою, когда бы ему открыть, что Соборы или отцы в иных мнениях погрешили, а поввети многие невероятны. "Как?
– воскликнет он.
– Отцы святые погрешили? Да мы их святыми почитаем, они чудеса творили, их писания суть богодухновенны". Что на сие богослов? Легко может возразить, но не посмеет, дабы не только раскольников, но и своих малосмысленных не соблазнить и не сделать зла горшего. Вот, провозгласят, отцов святых не почитает, Соборы отвергает, повестям церковным смеется! Итак, богослов богопросвещенный молчи, а раскольник ври и других глупых к себе склоняй [209] .
208
Речь здесь идет не о деяниях Вселенских Соборов, а о поместных соборах вроде Стоглава, которые были авторитетны в глазах раскольников действительно не менее, чем Евангелие, и при этом содержали в себе утверждения столь же категоричные, сколь и невежественные: "Иже кто не знаменается двемя персты, якоже и Христос, да есть проклят" (Стоглав.
– М., 1863, с. 131)
209
Цит. по: Тареев М. М. Христианская философия.
– М., 1917, ч. 1. Новое богословие, cc. 75-76. Первая публикация резолюции митр. Платона: Гиляров-Платонов Н.П. Собрание сочинений. Издание К. П. Победоносцева.
– М., 1900, т. 2, cc. 282-283
Вот и ныне я вижу, как суровеют лица православной аудитории, когда я начинаю говорить нечто критическое о некоторых массовых изданиях.
Не все то, что обжилось в народном благочестии, должно быть расценено как совместимое с христианством. Ведь даже в церковных рассказах об известных и прославленных подвижниках есть апокрифически-фольклорные детали... В житийной литературе великое множество драгоценнейших жемчужин. Но есть и фольклорные элементы (см. главу "Легендарные мотивы в русских житиях" в книге Георгия Федотова "Святые Древней Руси", основная мысль которой такова: "От чудес следует отличать легендарные мотивы, свойственные народному преданию и эпосу и распространенные в одинаковых и близких формах у разных народов и в разных религиозно-культурных мирах" [210] ).
210
Федотов Г. П. Святые Древней Руси.
– Нью-Йорк, 1959, с. 217. Подробнее о фольклорных сюжетах и деталях в житийной литературе см.: Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского Царства.
– СПб., 1995
211
Духовный Регламент, тщанием и повелением Всепресветлейшего, Державнейшего Государя Петра Первого. Императора и Самодержца Всероссийского, по соизволению и приговору Всероссийского Духовного Чина и Правительствующего Сената в царствующем Санкт-Петербурге, в лето от Рождества Христова 1731, сочиненный.
– М., 1883 с. 17
Несравненно большие недоказуемость, странность и фантастичность характерны для частных и церковно неавторизованных воспоминаний о жизни святых. Так, собеседник преподобного Серафима Н. Мотовилов распространял весьма фантастические легенды о пророчествах старца. В 1854 г. он сообщил императору Николаю I, что старец Серафим "воскреснет прежде общего всех воскресения из мертвых в царствование Вашего Императорского Величества и единственно лишь только для Вас, Великий Государь" [212] . В 1867 г. он (ссылаясь на преподобного) рисует картины грядущей истории: "Россия сольется в одно море великое с прочими землями и народами славянскими, она составит грозное и непобедимое царство всероссийское, всеславянское - Гога Магога, пред которым в трепет все народы будут. Соединенными силами России и других Константинополь и Иерусалим будут полонены. При разделе Турции она почти вся останется за Россией... Франции за ее любовь к Богородице - Св. Мадонне - дастся до семнадцати миллионов французов со столицей городом Реймсом, а Париж будет совершенно уничтожен... Антихрист родится между Москвой и Петербургом, в том великом городе, который будет назван "Москвопетроградом". До явления Антихриста должен состояться Восьмой Вселенский Собор всех Церквей для объединения и воссоединения всех святых Христовых Церквей против назревающего антихристианского направления под Единую Главу Христа-Жизнедавца... Евреи и славяне суть два народа судеб Божиих, сосуды и свидетели Его, ковчеги нерушимые; прочие же все народы как бы слюна, которую извергает Господь из уст Своих" [213] . Этот текст настолько странен (и экуменичен), а происхождение его настолько двусмысленно (ибо сказать, что текст происходит из архива священника Павла Флоренского, - равнозначно утверждению, что родом он - из мира оккультистов и фальсификаторов) [214] что даже составители энциклопедии современных апокрифов православного триллера "Россия перед Вторым пришествием" - не сочли возможным переопубликовать этот текст полностью.
212
Мотовилов Н. А. Письма и докладные записки // Серафимов послушание. Жизнь и труды Н. А. Мотовилова. Сост. А. Н. Стрижев.
– М., 1996, с. 99
213
Приложение к "Великой Дивеевской тайне". Из семейного архива Флоренских // Литературная учеба.
– М., 1991, № 1, cc. 133-134
214
Оккультный характер многих построений Флоренского был очевиден не только для православных; его признавали сами оккультисты. После выхода одной из первых книг П. Флоренского - "Общечеловеческие корни идеализма" одна из руководительниц Теософского общества, Елена Писарева, весьма положительно отозвалась о ней, объяснив причину своей симпатии к этой брошюре так: "У него столько глубоко эзотерического, такая светлая струя теософических идей... Флоренский дает совершенно оккультное расследование могущества слова" (Е. П. Общечеловеческие корни идеализма // Вестник теософии.
– СПб., 1910, №11, cc. 73 и 83). Что же касается фальсификаторства, - то им отдает история с выведенным Флоренским на арену публицистики архимандритом Серапионом (Машкиным). Не самому ли Флоренскому принадлежат те идеи, которые он опубликовал под именем архимандрита? В этих текстах поразителен контраст между высоким духовным саном того, кто представляется в качестве автора, и устойчиво антицерковным их содержанием. Для примера: "Масоны стараются воплотить на земле царство справедливости. Поэтому для всякого честного человека деятельность масонов должна явиться добром" (Архим. Серапион [Машкин]. Мимолетные рассуждения о иезуитизме, шпионстве, шаблонной морали и масонстве // Путь к Востоку. Мистико-философский альманах.
– Томск, 1996, вып. 1, с. 37). "Монахом быть - это связать себя по рукам и ногам нелепыми правилами, придуманными нарочно для того, чтобы связывать ими наиболее опасных дурному правительству людей - религиозных идеалистов" (Архим. Серапион (Машкин]. Письмо П. Флоренскому // Путь к Востоку... с. 29). Зная такое начало, - стоит ли удивляться концу? Последнее письмо, написанное о. Павлом на Соловках, менее всего похоже на завещание православного священника-исповедника: "Рядом со мною в камере квартирует один тифлисский армянин, уже пожилой, так что находится у меня с ним немало общих знакомых и мы вечерами иногда вспоминаем Тифлис. Соловецкие впечатления мои теперь ограничиваются людьми, то есть мне наименее интересным. Рисовать водорослей уже давно не приходится за отсутствием микроскопа, места и красок" (Письмо от 19.6.1937 // Свящ. Павел Флоренский. Сочинения. М., 1998, т. 4. Письма с Дальнего Востока и Соловков, с. 717). Священнику с людьми неинтересно - водоросли важнее...
Еще большая раскрепощенность мифологизирующего инстинкта характерна для частных и нецерковных воспоминаний о подвижниках, которые не прославлены Церковью и у которых по этой причине отсутствует каноническое житие, осмысленное церковнособорным разумом. Например, из книги о старце Феодосии Иерусалимском мы узнаем, что Константинополь не пал в XV веке. Оказывается, и в XIX столетии в Константинополе правил православный царь. Когда Феодосия оклеветали перед царем, повествует книжка, "царю явился во сне Ангел Господень и повелел освободить неправедно вверженного в темницу слугу Господня. Царь не выполнил повеления, и тогда оно ему было повторено. Царь вновь не выполнил повеление. Тогда и в третий раз ему было повеление освободить безвинного служителя Господня. Царь повелел привезти во дворец отца Феодосия и определил его священником храма, который был в царском дворце. Так иеромонах отец Феодосии стал совершать службу в царском храме. Придворные приходили к нему за наставлениями и благословениями и приносили много денег. При царском дворце отец Феодосии прослужил 5 лет" [215] . Житие приписывает Феодосию 148-летний срок жизни, а его службу в "придворном храме" Константинополя относит к первой половине XIX века, когда никаких христианских императоров в Константинополе не было и быть не могло, ибо правили Стамбулом султаны, отношение которых к православным было далеко не столь идиллическим, как его описывает составитель жития (Российской Империи постоянно приходилось вступать в войны с Турцией ради облегчения положения православных подданных Турецкой империи). От правителя тогдашнего Царьграда Феодосии мог получить назначение разве что на пост придворного имама, но никак не на место священника при царском дворе.
215
Подвижники благочестия XX столетия. Подвиги и чудеса.
– М., 1994, т. 1, cc. 211-212
Много открытий в церковной истории содержит и такой пассаж: "В середине IX века на это место (Афон) пришли три патриарха: Каллист, Григорий Синаит и Григорий Палама, удалившиеся с занимаемых ими патриарших престолов в уединение" [216] . Все три упоминаемых подвижника жили на полтысячелетия позже - в XIV веке. Из них только святитель Каллист был патриархом (святитель Григорий Палама - архиепископом Фессалоник, а преподобный Григорий Синаит был монахом). [217] ..
216
"Иерусалимский батюшка" - иеросхимонах Феодосии.
– М., 1994, с. 165
217
Естественно, что в этом апокрифе не обошлось без оккультно-магических элементов: "Отец Феодосии исцелил мою сестру Веру от тяжкого недуга - бесноватости. Моей маме отец Феодосии сказал: "Возьми свою дочь, но смотри не исполняй ее желания, если она будет просить белое платье и белые туфли". В Новороссийске, выйдя из вагона, мама поспешила покормить меня - шестимесячного младенца, а Веру поручила сопровождать моей старшей сестре. Вера по дороге попросила купить ей белые туфли и белое платье. Сестра от радости, что Вера поправилась, не устояла, купила ей белое платье и белые туфли. Вере сразу стало плохо. Она упала и болезнь возобновилась. Она жаловалась и постоянно повторяла: "Мама пожалела маленькую Сонечку, а меня оставила на вечное мучение"" (там же, cc. 156-157. О том же: Ильинская А. Тайна старца Феодосия. Сказание о житии и чудесах "иерусалимского батюшки" преподобного Феодосия Кавказского.
– М., 1997, cc. 54-55)