Оккультизм в православии
Шрифт:
– А вы верите в то, что Православная Церковь способна занять идеологический вакуум, образовавшийся с крушением Коммунистической партии?
– Видите ли, я естествоиспытатель. Естественно, в душе я - атеист. Я не могу верить буквально в библейские сказки. Если хотите, я человек религиозный по своим этическим убеждениям. Для меня все религии равны. Я не вижу принципиальной разницы не только между ветвями христианской религии: католичеством, протестантизмом, но и между магометанством и христианством, учением Лао Цзы и буддизмом. Я читал книги по этим религиям и не нашел разницы в нравственных началах первоисточников этих религий. Я верю в нравственные идеалы, которые проповедовали создатели этих религий. Предпочесть Православную Церковь какой-нибудь другой я не могу.
Кстати, игумен Филипп (Жигулин), проведший полгода в чеченском плену, в отличие от Яншина, был награжден орденом князя Даниила лишь II-ой степени. Константин Ефимович Скурат, заслуженнейший
Р.S. Когда книга уже была сверстана, мне стала известна статья Г. Хлебникова "Сети сатаны", напечатанная в московской оккультной газетке "Клуб "Эра Водолея"" (1998, № 9, май). Статья говорит о сатанистах, их обрядах и верованиях совершенно спокойно и некритично, даже рекламно. Вот показательный пассаж из нее: "Те, кто стал членом внутреннего круга, учатся пользоваться магией... ставя перед собой цели, которые являются антитезой христианскому учению. Так, семь смертных грехов христианской доктрины - жадность, гордыня, зависть, гнев, обжорство, похоть и лень - изображаются в виде сатанинских добродетелей. Вместо того, чтобы отрицать естественные инстинкты, сатанист учится находить в них удовольствие... Сатанисты учат быть естественным..." Более всего в этой статье поражает - сколь часто автор употребляет слово "естественный". "Люди, испытывающие чувство вины из-за осуждаемых обществом побуждений, принимаются сатанистами и узнают, что испытываемые ими импульсы естественны".
Георгий Хлебников - преподаватель Еврейского университета им. Маймонида. Но еще он преподает предмет под названием "еврейская философия" в РПУ. Когда этот университет создавался, мы полагали, что создаем его для апологии Православия. Но сейчас в нем, оказывается, преподают апологеты сатанизма...
Как меня критикуют - 1
После выхода двух моих статей о награждении оккультистов церковными орденами естественно было ожидать реакции. Я надеялся, что хоть тень раскаянии проскользнет в этих ответах. Произошло иначе. В газете "Радонеж" (М., 1997, № 6) было опубликовано письмо В. Л. Шленова (от 16 марта 1997 года) "Святое для каждого русского сердца слово "Радонеж" должно высоко стоять". Отрывки из этой статьи, подписанной: "Ответственный секретарь Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата, член-корр. Российской экологической академии", приводятся ниже.
...Не хотелось мне, и не хочется спорить с кем-либо и вступать в полемику. Истина в споре, как известно всем нынче, давно не рождается. Однако следует прояснить оставшееся не вполне ясным: рекомендация книге Евгения Евстигнеевича Голубинского дана мною (кстати, отмечу сразу же, что отнюдь не в качестве учебника).
На протяжении многих лет усердно занимаясь русской духовной традицией, остаюсь буквально потрясен уникальным своеобразием ее склада, удивительной ее теплотой, открытостью, непосредственностью, непринужденностью - всем, чего так не достает нам сегодня. Всем, чего нет ближе, ибо оскверненные и поруганные храмы не только на улицах наших городов, но и в душах людских...
Помню собственные свои смешанные чувства, когда впервые познакомился с книгой Голубинского. Было это в середине шестидесятых годов, еще существовал прежний общий зал Ленинской библиотеки, с отдельным входом и для всех открытый. Там, в открытом доступе, стояла "История Русской Церкви", помилованная за либерализм, - первый полутом первого тома... Читал и перечитывал. Меня и тогда безмерно раздражало стремление автора к нарочитому "реализму"...
У Голубинского, отдавшего немалую дань духу времени, тяжелое чувство оставляет презумпция недоверия к историческому материалу, столь обширно им цитируемому и разбираемому. Но и поныне остаюсь, и всегда останусь признательным ему за то, что он заставил меня задуматься, вникнуть и научил дотошно вникать, а попутно далеко не сразу, но пробудил во мне понимание, что порочен не Евгений Голубинский, коренной русский человек, искренне веровавший в Бога, честный, преданный труду, добрый, отзывчивый, а метод, принятый им на вооружение. Метод, не им придуманный и взращенный, не им одним употреблявшийся, но именно у него доведенный по его усердию и добросовестности (отличительная черта выходцев из русского духовного сословия), можно сказать, до совершенства. Дело, конечно, не просто в отсутствии конструктивной способности
Есть несомненный Промысл Божий в том, что из поколения в поколение в России обрубались вершки и оставлялись корешки. Хотелось бы дожить до той поры, когда заговорят наконец не только о паламитском, но и о русском синтезе, подлинном итоге тысячелетнего восхождения России в православной вере. Не отдаленные ли отблески этого незримого миром дара такою душевной чистотой, свободой и непринужденностью наполнили классическую русскую литературу? Душевное тепло, сочувствие, великое чувство сродства всякой твари, всякому живому существу и притом удивительная потребность выслушать и понять даже того, с кем я не согласен и никогда не соглашусь. Увидеть в ближнем и дальнем доброе и живое, образ Божий, душу человеческую, спеленатую в тенетах мира, стенающую и взывающую к Творцу. Красотою, спасающей мир, задето русское сердце, и потому в нем живет та всемирная отзывчивость, та широта, сузить которую не сумели, как ни усердствовали, все революции и перестройки. Ни классовая борьба, ни рыночная экономика...
Русская культура и тем более русская духовная традиция несут в себе величие и масштабность, являют характер вселенский. Сузить их до затхлого провинциализма, если не выражаться и не сказать больше и точнее, чуждо их духу и враждебно их смыслу. Здесь одна из важнейших причин трагического неуспеха русского консерватизма: в его недопонимании коренных интуиций русской души, именно того, что он тщился защитить и охранить. Беда консерватизма в роковом несозвучии с устроением русской души, в полном недопонимании зиждительной катастрофичности и незабытой, не оставленной Богом трудной неустроенности русской истории. Как не вспомнить о "безумии для эллинов" и "соблазне для иудеев".
Не выбрасывать за борт наследие, снабжая его всевозможными ярлыками, призваны мы (сколько уже выброшено всего безвозвратно), а бережно, сочувственно, любовно и самоотверженно разобраться со всем тем, что досталось нам от предков наших. О мертвых не говорят худо - об этом еще язычники прекрасно знали. А мы призваны нести в мир свет Христов, свет любви и надежды, радостную весть о победе над смертью.
Даже Лев Толстой, и надо понять это ясно и отчетливо, - не только большой писатель, не только "зеркало русской революции", не только самонадеянный умник (этого уж никто у него не отнимет), но и тропинка, запущенная, заросшая невесть чем, по которой многие и многие на протяжении десятилетий возвращались к православной вере, оставляя поводыря на пути, где судил ему пребывать Бог. Дело, конечно, не в оправдании Толстого и толстовства, но в уразумении провиденциального значения даже апостасии, даже отступничества. Страшный опыт двадцатого века, века, который никак не хочет завершаться, не может и не должен быть сброшен со счетов. Россия, пускай не в самом отменном виде, но выходит из него, народ русский, несмотря ни на что, жив, язык наш не стал языком мертвым, возрождается духовный оплот народа нашего - православная вера, - все это чудо, и стоит вглядеться в него повнимательнее. Думается, что перед нами великое свидетельство существования Бога и несомненности неотступного присутствия Его в горниле человеческой жизни.
Нельзя излишне упрощать ситуацию. Мы несем в себе страшный культурный надлом, отнюдь не восьмидесятилетней только давности. Вопрос, разумеется, не в обвинении людей, а в допустимости и приемлемости методов, привычно употреблявшихся ими. Безусловно, следует, по возможности, выбираться из смешения всего со всем. Трудна духовная ситуация нынешнего мира для верующего сердца. Не буду говорить о внешнем, скажу о внутреннем: рассредоточенна молитва, обрывочны мысли, фрагментарны сведения, зачастую мало сопряженные с жизнью, пугаются своей глубины чувства. Мало намеленного, продуманного, прочувствованного, прожитого. Много мертвенного, отвлеченного, давящего. Не преодоленных до конца стереотипов мышления и уклада, почерпнутых извне. Ныне, когда безумие правит бал, починное юродство, думается, состоит в том, чтобы быть нормальным, нести в жизнь свет, радость, мир и душевное тепло, - все, чего так катастрофически недостает сегодня русским людям, оставшимся в "ледяной пустыне, где ходит лихой человек". Чему можно было бы поучиться у Евгения Евстигнеевича.