Оккупация
Шрифт:
Однако делать нечего: приосанился, вошёл в отдел кадров. Тут в приёмной сидела секретарша, женщина восточного типа – армянка или еврейка: вид у неё непроницаемо равнодушный, и даже презрительный, будто к ней приближалась жаба с повреждённой лапой и разбитой головой.
– Я по вызову, – начинаю негромко и чуть дыша, – у меня бумага. Вот…
Протягиваю вызов, подписанный главным редактором, но секретарша меня не видит и не слышит. Пауза длится несколько минут и становится нестерпимой. Бумага в руке начинает подрагивать, будто я сильно замёрз или меня трясёт лихорадка. Наконец, она берёт бумагу, нехотя читает. И кладёт её на угол стола, – так,
В приёмную вкатился подполковник, именно вкатился, потому что он был невысок ростом и толст и плечи имел покатые, точно женщина. По мне скользнул левым глазом и прошёл мимо, словно боялся, что я его схвачу за руку и увяжусь за ним. Со спины он ещё больше походил на женщину: слипшиеся кудрявые волосы падали на плечи, а там, где должна быть талия, выделялось утолщение и сглаживало зад, так что ноги его, короткие и почти не гнущиеся, казалось, росли из спины, и оттого он уж и совсем терял признаки мужского происхождения. Впрочем, всё это я оценил в несколько секунд, пока подполковник метеором летел к двери своего кабинета.
Это был начальник отдела кадров газеты подполковник Шапиро, который вместе с главным редактором подписал вызов. Я понял это, когда секретарша, захватив со стола бумагу, скрылась в кабинете. А когда вышла оттуда, сказала:
– Ждите.
Подполковник не принимал меня долго, он ещё несколько раз выходил из кабинета, пробегал мимо, и каждый раз я видел, как скользящим боковым зрением оглядывал меня, не проявляя, впрочем, никакого ко мне интереса. Я невольно вспоминал двух полковников – Арустамяна и Сварника, и майора из СМЕРШа, – они вот так же кидали на меня мимолётные взгляды и демонстративно третировали сам факт моего существования на белом свете, – пытался вывести какую-то закономерность, но, конечно, никакой связи тут не видел, а лишний раз задумывался о том, что в армии я ничего не значу, никого не интересую и на другое отношение к себе не могу рассчитывать. Снова заползали мысли о тракторном заводе в Сталинграде, где я мог бы сейчас быть заместителем начальника цеха, имел бы квартиру и пользовался бы всеобщим уважением, как это было ещё до войны, когда я работал распредмастером во втором механическом цехе. Здесь же я, если и приживусь, то как устроюсь с квартирой, как буду жить на самую маленькую зарплату, которую мне положат, – и вообще, сумею ли вписаться в такой важный коллектив высококлассных журналистов, которые тут наверняка только и служат.
Приёма я ждал более трёх часов, а потом секретарша сказала:
– Начальник сегодня принять вас не может, вы идите в гостиницу, устраивайтесь, а завтра во второй половине дня придёте.
Я ещё в Вологде узнал адрес офицерской гостиницы на площади Коммуны, поблизости от театра Красной Армии, – туда и поехал.
Скоро я имел маленький отдельный номер, оставил в нём портфель, а сам пошёл гулять по городу. Мне надо было ещё посетить редакцию журнала «Новый мир», показать там «Лесную повесть», но туда я решил поехать после того, как устроятся мои дела в «Красной звезде».
Часу в десятом вернулся в гостиницу и лёг спать. Но через час-другой заслышал какую-то возню в номере и проснулся. Включил ночничок и увидел здоровенного лысого дядю, снимавшего гимнастёрку и готового уж ложиться спать. Я вскочил и сел на край койки. Он же, увидев меня, махнул рукой и выругался:
– Чёрт! Эти проклятые клетки! Я номером ошибся!
Он присел на стул и стал объяснять:
– Тут, видите ли, коридорная система, на этаже сто номеров и все
Мой собеседник, судя по погонам на гимнастёрке, был тоже майором; широко улыбнулся, стал рассказывать.
– Случай тут на днях вышел: ребята в преферанс играли, припозднились. Один отвалился, пошёл спать. Вот так же зашёл в соседний номер, тихонько разделся, лёг в кровать. Женщина проснулась, обняла его. Ну, конечно, приняла за своего. А уж потом, когда страсти разогрелись, рукой головы коснулась. Батюшки! – лысый. Муж-то у неё кудлатый, а у этого голова точно коленка бабья.
– Ой! Никак Леонид Фомич?
– Валентина?.. А твой там, в вестибюле, пульку доигрывает.
Затихли на минуту. Валентина шепчет на ухо:
– Теперь-то уж… ладно. Если уж так вышло.
Чужой мужик, хоть и лысый, а женщине любопытно. Да и момент такой: назад дороги нет.
Майор долго и смачно смеялся.
– Вот они… эти проклятые клетки! Ну, да ладно, прости браток. Пойду к себе. А то ещё и к моей бабе забредёт какой-нибудь преферансист.
Он снова засмеялся и вышел. А мне было грустно. Я долго лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок. Вот она, супружеская верность. «Теперь-то уж… ладно», – говорит ему чужая жена. И вот что обидно: наверное, всякая на её месте поступила бы так же.
Это была минута, когда в сердце моём шевельнулась ревность.
На другой день подполковник Шапиро снова часа два подержал меня в приёмной. Я, конечно, понял, что никакая не занятость была тому причиной – подполковник явно демонстрировал ко мне неприязнь, но вот в чём я перед ним провинился – понять не мог. И когда он меня всё-таки принял, я мог убедиться, что начальник отдела кадров, как в своё время старший лейтенант Львов в Харькове, будет всячески тормозить мой приход в редакцию. Вопросы задавал нехотя, на меня не смотрел.
– Какое у вас образование?
– Среднее. И к тому же военное училище…
– Среднее! Да как же я вас оформлять буду? Вы об этом подумали?.. Что мне скажут там, в Главпуре?.. А?.. Должны же вы, наконец, понять моё положение?.. Едете в Москву, в главную военную газету!.. А какой такой ваш диплом я представлю начальству? Мне скажут: парень где-то там работал на заводе, потом немножко воевал на фронте – и давай его в Москву. В «Красной звезде» работать хочет. А?.. Я тоже хотел бы работать в Кремле, там, где кабинет товарища Сталина. Или министром по обороне! Хочу ездить в большой машине и с охраной. Я еду в Кремль, а все говорят: это Шапиро поехал на работу. Вам смешно! А мне не смешно выписывать заводскому парню удостоверение корреспондента «Красной звезды» и чтоб мне потом говорили: «Кого тащишь в редакцию?..».
Подполковник поднял на меня глаза, и я увидел в них холодный сумрак; такой был в тундре перед тем, как там открылось небо и началось северное сияние. В мокрой непроглядной вышине точно живые существа ползли тучи, и я будто бы даже слышал их шипение. В глазах Шапиро вот так же что-то копошилось и шелестело. Они были пустыми, в них, как в колодец, можно было провалиться.
– Ну, хорошо, хорошо. Генерал болен и не скоро поправится; у него воспаление лёгких. Завтра я к нему поеду и доложу вашу бумагу. Приходите вечером, мы что-нибудь придумаем.