Оккупация
Шрифт:
– Возражать не стану. Скажите Афонину, чтобы включил в график тренировочных полётов.
– Нас больше учили на штурманов.
– Тем лучше! Штурман и лётчик – это же хорошо. Штурманская подготовка была моей слабостью; я всегда боялся заблудиться.
Я сказал, что мне очень понравился полковник Афонин и я рад, что он теперь служит в войсках нашего округа. На это Василий Иосифович с гордостью сказал:
– Афонин – лучший лётчик истребительной авиации.
И, кивнув на Воронцова, съязвил:
– Он на новых самолётах на вертикальных
– Непременно утрёт! – воскликнул Воронцов. – И я не буду обижаться. Зато будет смех на всю авиацию: журналист побил Воронцова.
Афонин теперь командовал одной из престижных истребительных дивизий и был представлен к званию генерал-майора. Такова была тактика Василия Сталина в подборе кадров: собирать в столичный округ лучших лётчиков и командиров.
Генерал спросил:
– Как вы живёте? Есть ли у вас квартира?
За меня ответил Воронцов:
– Какая квартира? Он с женой и маленькой дочкой мотается по чужим углам. Фронтовик! Кавалер многих орденов…
Генерал выслушал его, а мне сказал:
– Надеюсь, вы так же будете писать о нашем округе, как написали об афонинской дивизии. Желаю успеха!
Я уходил с аэродрома, унося самые лучшие впечатления от встречи с генералом.
Недели через две сообщили, что мне предоставлена комната в квартире, где жил адъютант маршала Тимошенко комбриг Амелин.
Я не сразу осознал реальность такой вести. Но Воронцов тряс меня за плечи, повторял:
– Комната в Москве! Своя собственная! Ты больше не будешь мыкаться по чужим квартирам.
Радость моя была так велика, что я не мог ничего сказать. Я в эту минуту боялся какой-нибудь ошибки: вдруг что-нибудь не так и комнату мне не дадут?
Но комнату дали. Не знаю, кому я обязан таким счастьем: генералу ли, или полковник Устинов выбил для меня жильё, но факт этот счастливейший состоялся. В тот же день ко мне вкатился генерал-майор Войцеховский, мягко опустился на диван и проговорил тихо, кося взгляд на дверь:
– Я что вам говорил? Что?.. Я говорил вам, что вы будете иметь всё. Когда к нам приехал Воронцов и эти его пять лётчиков, которые умеют кувыркаться в небе… Когда они приехали, я им тоже дал квартиры, но только через полгода. Вам я дал генеральское сукно на шинель, дал машину, а вот теперь и жильё. И не где-нибудь, а на Можайском шоссе, в генеральском доме.
Войцеховский говорил ещё с полчаса, а потом вдруг прервал своё красноречие, с трудом поднялся и показал мне спину. Медленно выходил из кабинета, а у самой двери повернулся, и я увидел, как сверкнули его глаза. Он с каким-то грудным присвистом проговорил:
– Я тоже начинал карьеру, но немножко не так скоро.
В редакции я поблагодарил полковника Устинова и сказал, что поеду на новую квартиру. Я был без машины, и он мне предложил свою. При этом сказал: «А то на радостях-то под трамвай попадёте». На Красной Пресне, где мы снимали крохотную комнату и платили за неё
– Папа, покатай нас!
Шофёр раскрыл дверцу автомобиля и туда, словно горох, посыпалась детвора. Её набилось так много, что кто-то уж вскарабкался на спину водителя, и он, словно дед Мазай, повёз их катать. Навстречу мне из дома вышла Надежда. Я смотрел ей в глаза и смеялся точно Иванушка-дурачок.
– Что с тобой? – испуганно спросила она.
– А как ты думаешь, что со мной?
Надя пожала плечами.
– Ну, не пугай меня, говори скорее.
Я не торопясь, как генерал Войцеховский, достал из кармана ключи и покачивал их перед носом Надежды.
– Ты нашёл новую квартиру? Это было бы очень кстати. Мне изрядно тут надоело: кухня на двенадцать семей и всего лишь четыре газовых конфорки.
– Теперь в нашей квартире семей будет поменьше: всего лишь три.
– Только-то? Это же прекрасно! Но сколько стоит такая квартира?
– Семнадцать рублей в месяц.
– Ну, не дури. Скажи – сколько? И где она?
– На Можайском шоссе. По нему на свою Ближнюю Кунцевскую дачу ездит товарищ Сталин.
– Твой командующий?
– Нет, тот Сталин, большой.
– Ну, поедем же!
Светлана была в восторге от того, что мы все вместе ехали по Москве. Эта кроха быстрее всех оценила преимущество автомобиля, и не было для неё большего счастья, чем на нём кататься.
Я сгорал от желания показать Надежде ордер на нашу квартиру – первую в жизни собственную законную квартиру, ведь во Львове мы хотя и имели комнату, но ордера на неё не было. Здесь же, во-первых, не Львов, а Москва, а во-вторых – квартира наша.
Подъезжаем к дому, я останавливаю машину немного в стороне от подъезда, – кстати, с самого начала я усвоил для себя такое правило.
Открыли дверь и увидели странную картину: в коридоре стояла женщина в нарядном платье и длинным шестом колотила в потолок.
– Здравствуйте! Что это вы делаете?
– А там над нами живёт такая скотина, я хочу его выкурить. Но кто вы такие? Кто вам дал ключи?..
Я сказал, что у меня ордер, и попросил её показать нам свободную комнату.
– Тут две. Вот эту дали подполковнику Верхолетову, а та, – она показала на дальнюю дверь, – будет ваша.
Перед нами была комната с большим окном, выходившим во двор, комната совершенно пустая, прибранная. В ней было около пятнадцати квадратных метров, но она казалась нам дворцовой залой.
Надя спросила:
– Ордер? У тебя на неё ордер?
– Да, родная. Хватит тебе мотаться по квартирам и дожидаться очереди у газовой плиты.
Надя ничего не сказала. Обошла комнату и вышла в коридор. Женщины с шестом уже не было, и мы осмотрели всю квартиру. Она была из тех прекрасных квартир, которые потом будут называть сталинскими. Просторные ванная и коридор, кухня, как хорошая комната, потолки три с половиной метра.