Оккупация
Шрифт:
В воротах уже стояли постовые — разумеется, все с теми же ППШ. На приближающуюся парочку внимания не обратили, и они беспрепятственно миновали пропускной пункт. Тем не менее, что-то в их выправке все же привлекло часовых. Один из них лениво махнул рукой.
— Эй, сержант, куда направились?
Это и оказалось той роковой ошибкой, что выдала их с головой. Видимо, в чине сержанта оказался Зулус, но на вопрос часового самонадеянно откликнулся Бес.
— Как это куда? К лейтенанту на доклад. — Буркнул он.
— Какого еще лейтенанта?
— А такого, какого надо. Чего привязался, в натуре!.. — осторожным движением Бес потянул с плеча ППШ, но часовой отреагировал быстрее.
— А ну стоять! Ишь, умники! То-то я гляжу — рожи незнакомые… — часовой охнул. — Елки зеленые! Да они ведь с наших ребят одежку стянули! Смотри, Василь!
Плечистый Василий двинулся было в их сторону, и в этот момент Зулус заполошно заверещал.
— Беги, Бес!
Опустив голову, Зулус ринулся на
В несколько прыжков авторитет подскочил к грузовику, махом взлетел в кабину. Панель управления в общем и целом была знакома, мотор тоже был не заглушен, и, выжав сцепление, Бес рванул машину вперед. Ударом бампера смял калитку с солдатиками, крутанув баранку, развернул тяжелый грузовик. Нога в чужом сапоге притопила педаль газа, и на полной скорости грузовик помчался прочь от страшного места…
Глава 10
В отличие от Хана с Бесом для Чугунка этот сумасшедший день начался с того, что, внезапно ощутив дурноту, он решился выйти из-за стола. Поймав недоуменный взгляд Хана, жестом показал, что его припекло с желудком. Смотрящий недовольно поморщился и все же кивнул. А вот гордец Лепила даже не посмотрел в его сторону. И очень даже напрасно. Как ни крути, из всех присутствующих один только Чугунок и противился смертельному приговору. При этом пекся он, конечно же, не о жизни Зулуса. Черт бы с ним — с Зулусом, — таких «гнилушек» на всех зонах охапками можно грести. Одним больше, одним меньше — никто и не заметит. А вот нормальный врач — такой, чтобы умел лечить и смотрел на больного, как на попавшего в беду друга, был действительно редкостью. Чугунок сам страдал язвой, не раз загибался на нарах от боли, был в свое время в добрых отношениях с Шутом — тем самым, что по всем параметрам должен был бы уже отбросить коньки. Однако не отбросил, потому что, на его счастье, в колонию заявился Лепила — никому не известный чужак, что в два счета поставил на ноги Шута, а по слухам и крепко помог страдающему от неведомой болячки куму. В сущности процесс выздоровления происходил у всех на глазах, а потому сомневаться в способностях Лепилы не приходилось. Не Хан бы с его чертовыми амбициями, Чугунок и сам не постыдился бы обратиться к Лепиле за помощью. Язва высасывала из него все силы, не давала спокойно спать, однако понятия есть понятия — и пойти против Хана Чугунок не решался. Конечно, воровское товарищество сплошь и рядом нарушало свои же законы, но внешне «братки» старались блюсти приличия, в глазах рядовых пацанов оставаясь все теми же несломленными «синими» князьями. Лепила же чихал на все их неписанные законы и жил по своим особым правилам. За ним чувствовалась неведомая сила, природу которой Чугунок никак не мог себе объяснить. Даже одно то, что в любую погоду Лепила продолжал ходить по зоне в сияющих глянцем туфлях и гражданском плаще, вызывало у авторитета некий трепет и уважение. Впрочем, чувства свои следовало тщательно скрывать. Братва недолюбливала Лепилу, и поневоле приходилось подыгрывать интересам большинства…
Выйдя из кочегарки, Чугунок кивнул стоящему на стреме братку, показывая, что все в порядке, неспешно достал из внутреннего кармана стальную флягу. Взболтнув, сделал внушительный глоток. Попутно отметил, что во фляге остается совсем немного. Эту порцию он выпивал в течение дня, потом приходилось разводить средство по новой. Увы, без этого он уже не мог. Таясь от друзей, во флягу авторитет заливал не водку, не коньяк и не чертову чифирюгу, а очищенный, настоенный на чаге и пихтовой хвое бефунгин — лучшее средство от язв, опухающих десен и всевозможных опухолей. Самое смешное, что лекарство тоже прибыло в зону не без помощи Лепилы. Что-то такое он нашептал куму, и тот посодействовал местному лазарету. А уже от работников лазарета чудодейственное средство попало в руки Чугунка. И ведь действительно с тех пор чувствовал он себя значительно лучше. Именно по этой причине покинул кочегарку, не желая голосовать за смерть Лепиле. Если уж суждено случиться смертоубийству, пусть пройдет без него…
Неустойчивым шагом Чугунок тронулся в сторону уборных. Если Хан пошлет кого-нибудь за ним, часовой сумеет все правильно объяснить, а там пусть решают, как хотят…
Мельком заключенный взглянул на часы, засекая время. Пожалуй, минут тридцать он в состоянии был себе позволить. Может, Хан и обозлится, но как-нибудь переживет. Все-таки Чугунок — не рядовой баклан — и кое-какие вольности заслужил. Имел право на свой голос, на место у стола, на перекур…
Чугунок вошел в уборную, и в сторону тут же шарахнулся какой-то случайный зек. Скривив виноватую физиономию, выскочил наружу. Конечно, бедолага узнал Чугунка, — авторитетов на зоне положено знать в лицо, а сидеть в одной уборной с человеком синей масти — еще опаснее, чем оказаться за одним столом. Разные касты — следовательно, разные места обитания. Правда, кто-то еще кряхтел за бетонной перегородкой, не видя вошедшего,
Присев на корточки, он достал зажигалку, пару раз щелкнул, высекая огонек, зажег сигарету.
— Браток! — позвал голос из-за перегородки. — Оставь на затяг, если не жалко.
Уголки губ Чугунка чуть дрогнули. Даже по интонации он мог с точностью определить ранг человека. Этот был явно из подмастерьев. Не мужик, но еще и не браток. Так… Пацан из приблатненных…
— Эй, ты чего, в натуре, не слышишь?
— Слышу, хома, не гоношись. — Чугунок тоже умел говорить правильно, и в голосе его проскользнул столь властный холодок, что спрашивающий мгновенно заткнулся. Не думая больше о нем, авторитет продолжал смолить сигарету. Пуская перед собой кольца, смотрел на их зыбкую дрожь и прислушивался к собственным мыслям. Подобные минуты безмолвия он научился особенно ценить в последнее время. Хуже нет бессмысленной трепотни, а уж радио с телевизорами он бы на месте государственных правителей вообще запретил к чертям собачьим. Прогресс, етить его в душеньку! Какой там, к дьяволу, прогресс, если народ по сию пору гниет на зонах, если террористы уже и автобусы с детишками подрывают! И хлеб пошел дерьмовый, и воды чистой не стало, а уж от нынешнего музона просто никуда не спрячешься. Гремит из форточек, из машин, из приемников. И уж совсем задолбали языкастые ди-джеи! Уж этих он бы просто убивал на месте!..
Чугунок не мог толком объяснить, в чем тут дело, но был уверен, что угроза, исходящая от средств массовой информации, отнюдь не надуманная. И не сомневался, что дальше будет еще хуже. Может, даже и наркоты уже никакой не понадобится, — научатся охмурять народишко безо всякой химии. Скажем, радиочастоту какую-нибудь выдумают или особый рентген для мозгов. Включат с утречка пораньше — и готово! Все уже оболванены и четко знают, что надо делать и в чем смысл всей этой паскудной жизни.
Задумавшись, Чугунок на некоторое время выпал из действительности. Это тоже в последнее время начинало происходить с ним все чаще. При этом он сам в полной мере не сознавал, что же с ним такое творится. То ли в грезы какие уплывал, то ли погружался в розовые воспоминания о собственном детстве. Только там, в этих далеких думах, и было ему по-настоящему тепло — все равно как в утробе матери. И выныривать назад чертовски не хотелось. Даже мурашки бежали по коже от страха и отвращения. Однако выныривать приходилось. Потому что жизнь сволочная требовала постоянного присутствия и контроля. Дружки требовали волевых решений, а партнеры ждали помощи и советов. А ему давно уже осточертело решать и советовать. Надоело считать бабки, надоело вершить чужие судьбы, делая одних калеками, а других обращая в бездыханные трупы. Чугунок никогда не был верующим, но после того, как отметил сороковник, все же допер, что такие ребята, как Хан, Бес и Кардан, пытаются подменить собой нечто более высокое и праведное. Конечно, страха перед небесным судом еще не было, однако дрожь с неуверенностью Чугунок начинал уже временами ощущать…
Мужик, что сидел за перегородкой, внезапно всхрапнул. Получилось у него это столь громко, что Чугунок поневоле вздрогнул. Очень уж недобрые ассоциации вызывали у него подобные звуки. Обычно, таким образом, всхрапывают, когда отточенная сталь перерезает горло. Во всяком случае, нечто подобное в своем далеком прошлом Чугунок имел уже счастье слышать.
Прислушавшись, он склонил голову набок и даже задержал дыхание. Однако никаких всхрапов до него более не доносилось. Правда… Кое-что он все-таки продолжал слышать. Некий неясный шорох, словно что-то с шелестом волокли по бетону. И еще ему вдруг почудилось, что из-за бетонной перегородки потягивает едким дымком.
Нахмурившись, Чугунок привстал, сделал шаг в сторону соседней кабинки. Предположение насчет дыма действительно подтвердилось. Теперь он не только чувствовал его, но и видел. Только странный это был дым — абсолютно черный, стелющийся над самым полом, ощупывающий пространство темными, напоминающими баранью шерсть кудельками. Сглотнув, Чугунок щелчком послал навстречу дыму недокуренную сигарету и решительно позвал:
— Эй, браток, ты чего там? Скис?
Ответа не последовало.
— Решил поиграть в молчанку? Только я ведь таких вещей не люблю, могу и уши надрать… — Чугунок сделал еще несколько шагов и, стараясь не коснуться полосы черного дыма, заглянул в кабинку.
Чтобы не закричать, ему пришлось призвать на помощь все свое мужество. Необычный дым заполнил в кабинке уже весь пол. Он был настолько плотен, что напоминал даже не дым, а некую нефтеообразную кисельную массу, и в этой массе лежало тело несчастного зека. Собственно, уже даже не тело, а то, что от него осталось. Ни ног, ни живота у мужчины не было — одна только голова да плечи. Рот распахнут в немом крике, и оттуда — из глубины рта живыми змейками выползали все те же кудельки странного дыма. В ужасе Чугунок отпрянул к стене. Словно завороженный, он продолжал смотреть на погибшего заключенного, на черный дым, под покровом которого жила и действовала какая-то мерзкая тварь. Дым представлял собой всего лишь хитрую оболочку, а там, в клубящемся дымном коконе, сновали какие-то червеобразные нити, неспешными рывками перемещалось нечто бесформенное и пупырчатое.