Оккупация
Шрифт:
— Что ж, чего-то подобного я, признаться, ожидал. — Присев на камни, Вадим стянул с себя туфли, деловито принялся вытряхивать песок.
— Что это? — сипло спросил Стив Бартон.
Дымов всмотрелся в глубину воронки, недоуменно пожал плечами.
— Думаю, это ракета. А иначе говоря — космический корабль. Судя по форме и конструктивным особенностям — не российский и не американский.
— А чей же? — все тем же сиплым голосом поинтересовался англичанин.
— Вопрос — глупее не придумаешь, однако я попробую вам ответить. — Вадим с кряхтением натянул туфли, поднявшись, притопнул ногами по камню. — Вероятно, корабль принадлежит тем самым ребяткам, что как раз и вызвали своим падением катаклизм в Дайкирии.
— Вот как? — Бартон выглядел
— Зато он многое объясняет, вам не кажется?
— Да, но как же тогда…
— Увы, дорогой Стив, славную гипотезу о черной дыре придется на время забыть. — Вадим улыбнулся. — Тем более, что жалеть нам особенно не о чем. Уверен, что по прошествию некоторого времени этот вариант вам тоже очень и очень понравится.
— Послушайте, куда вы собрались!..
Не оборачиваясь на окрики попутчика, Вадим продолжал неспешно спускаться в воронку. Глаза его неотрывно глядели на металлическое, наполовину зарывшееся в камень тело инощемной ракеты, в груди снова надрывались и плакали скрипки. Разумеется, звучала музыка Альбинони. Все то же печально знакомое «Адажио»…
Глава 8
Эта ночь далась им непросто, вымотав не только Шматова с Мироновым, но и Танкиста с Салудином. Коварный Фебуин все рассчитал правильно, и хлопот незадачливым гладиаторам выпало сверх головы. Во всяком случае, выспаться не удалось никому из четверых. Сначала они осматривали барак на предмет возможных сюрпризов, потом добивали последних из уцелевших сустрий, а после собирали все мало-мальски годящееся на то, чтобы потеплее укрыть пострадавших друзей. Только после этого, изрядно попинав ногами дверь, они вызвали стражу. Ясно было, что охрана, скорее всего, куплена, но иного выхода у них не было. Лицо Шматова все больше синело, а вскоре он начал и задыхаться. Миронов чувствовал себя несколько лучше, но и его колотило с отчаянной силой. С губ Сергея срывались несвязные фразы, — он то жаловался своей матери на боль в руке, то принимался докладывать по всей форме обо всем произошедшем. И хотя Салудин по-прежнему уверял, что яд сустрий не смертелен, однако не следовало забывать, что троица россиян принадлежала к иному генетическому миру, а значит, и организм их мог существенно отличаться от организма дайков.
Заявившемуся на стук сотнику-суфану шерх мрачно поведал обо всем случившемся. Как им показалось, сотник и впрямь осерчал не на шутку. На каменных скулах его загуляли желваки, в глазах появился нехороший блеск. Трудно было сказать — что больше его разозлило — нерадивость собственных подчиненных или грядущий срыв состязаний, но выслушал он шерха в полном молчании. Даже Танкисту, полагавшему, что вертухаи — они и в Дайкирии вертухаи, показалось, что сотник взъярился по-настоящему. Как ни крути, но этот дайк тоже был воином, а значит, понимал — каково это выходить на арену в обессиленном состоянии. Выслушав Салудина, он вышел из барака, а, чуть погодя, они услышали вопли и стоны избиваемых стражников. Стало окончательно ясно, что сотник действительно понятия не имел о том, что происходило этой ночью. Во всяком случае, поведение охранников, пропустивших к пленникам посторонних людей, суфан воспринял как подлинную измену. При этом он отлично понимал, чем именно рискует, а потому очень скоро к ним пригнали с пяток рабов, которые живо наполнили чан свежей водой, прибрали останки сустрий, а пол промыли и протерли досуха, присыпав сверху слоем чистого песка. А еще через часок в барак доставили множество склянок с отвратительно пахнущими мазями, и тощий лекарь с изможденным желтушным лицом собственноручно обработал опухшую спину Шматова, с величайшей осторожностью перевязал кисть Миронова. Кроме того, тощий врачеватель самым внимательнейшим образом прослушал пульс своих пациентов, некоторое время изучал ладони, довольно долго вглядывался в белки глаз, заставляя заводить зрачки под веки, переводить их вниз, вправо и влево. После
— Ну? — просипел Потап. — Что он там напророчил?
Салудин пожал плечами. Врать и выдумывать он явно не умел, а передавать сказанное лекарем ему, судя по всему, не очень хотелось.
— Он сказал, что ты скоро умрешь. Но не от стали, а от камня.
— Вот как! — Шматов нашел в себе силы усмехнуться. — Хорош хиромант, нечего сказать! Только мне-то какая разница, чем меня завтра попотчуют.
— Он сказал, что завтра ты не умрешь. Тебя погубит камень, поселившийся в твоей печени.
— А я? — поднял забинтованную руку Миронов.
— Про тебя он сказал, что ты умрешь в очень большом чине.
— Погоди! Причем тут наше будущее? Мы что, спрашивали его об этом?
— Дело в том, что он игрок, а значит, завтра на арене тоже будет делать на нас ставки. — Чуть помолчав, шерх добавил: — Думаю, он даже рад, что суфан пригласил его к вам. Он ведь сумел заглянуть и в свое собственное будущее.
— Чушь какая-то!
Салудин медленно покачал головой.
— Если вы думаете, что он шарлатан, то это не так. Я знаю этого лекаря. Это придворный лекарь Цельсух. Если верить слухам, в прогнозах своих он редко ошибается.
— Чего же ты сам не дал ему свою руку?
— Потому и не дал, что знать свое будущее не хочу.
— Черт! — Танкист нервно подскочил на месте. — А я бы, в натуре, не отказался! Хотелось бы последние деньки кутнуть на полную катушку. Хуже нет, чем сдохнуть в такой вот халупе. Да еще от яда каких-то пиявок.
— Не боись, не сдохнем, — проворчал Миронов. — Коли Цельсух сказал, что победим, значит, победим…
Утренняя побудка несколько отличалась от предыдущих. Во-первых, Шматов, поднявшийся с лавки, тотчас покачнулся, ощутив тяжесть во всем теле. Голову его заметно кружило, а мускулы казались отлитыми из тяжелого чугуна. Немногим лучше чувствовал себя Миронов. Температура с опухолью спала, однако бойцами они по-прежнему оставались никудышными. Только шерх выглядел свежим и невозмутимым, а темные круги вокруг глаз делали его облик даже более грозным. Облившись водой по пояс и тщательно растерев лицо полотенцем, Салудин выудил неведомо откуда золоченый гребень и занялся своей бородой. В то время, как Сергей пытался худо-бедно размять затекшее тело, а Шматов массировал грудь, шерх продолжал расчесывать бороду и шевелюру, из лохматого неухоженного пленника мало-помалу превращаясь в высокородного князя из рода Каро. Преображение было столь разительным, что, поглядев на Салудина, приблизился к чану с водой и Танкист. Поплескав водой немного на лицо, он шумно высморкался и, сверкая металлическими фиксами, объявил:
— Вот же еханый бабай! В самом деле, круто! Наверное, башковитым был тот пацан, что первым додумался умываться.
Глядя на его сияющую физиономию, Шматов с Мироновым дружно фыркнули и даже шерх не удержался от улыбки. Как обычно Салудин надел цветастый халат, подпоясался узорчатым кушаком. Россиянам же пришлось обратиться к прежнему своему брэнду, воспользовавшись изрядно потемневшими рубашками и повязав на шею галстуки. Зато и завтрак на сей раз был доставлен более чем отменный. Должно быть, сотник-суфан в должной степени внял словам Салудина, попытавшись по мере сил загладить вину за недобрую ночь. Впрочем, сам шерх к еде почти не притронулся, бывшие милиционеры тоже позавтракали без особого аппетита, зато Танкист наворачивал за четверых.
— Нутром чую, брехал ваш лепила. — Комментировал он, похлопывая себя по животу. — Кончат нас сегодня. Всех скопом. Не на арене, так где-нибудь в другом месте. Уж я таких уродов, как этот Фебуин, знаю. Требуха гнилая, а нутро мстительное. Даром, что баклана из себя корчил, значит, в натуре, не успокоится, пока в гроб не запакует.
— Это мы еще поглядим, кто кого быстрее запакует! — проворчал Миронов. — Я ножей побольше прихвачу. Если этот орел устроится в первых рядах, обязательно достану.