Окна из будущего

Губарев Владимир Степанович

Шло строительство МГУ на Ленинских горах. И это был символ новой жизни — по крайней мере, так думал Сталин, а потому "Высотке" над Москвой уделялось особое внимание. И ректор МГУ был в то время в центре внимания. Плюс к этому — Депутат Верховного Совета СССР, председатель Комитета по Сталинским премиям, член Всемирного Совета мира и так далее — всех почетных должностей "АН" и не перечесть, а еще ведь главное в жизни — наука… И тут почетные звания не заставили себя ждать — он становился членом многих университетов и академий мира, числом более двадцати, потому что вклад его в химию был столь значителен, что его давно уже считали "классиком"…

Но никто не ведал тогда, что он пишет стихи. Но теперь они стали иными — он был образован,

а потому мог слагать строфы профессионально, различал, где графоманство, а где поэзия… Но в его стихах отсутствовало "Нечто", что превращает строфы в высшее искусство. Может быть, она явилась для этого?

У нее день рождения, а, значит, есть повод, чтобы преподнести цветы…

По узким улицам несу душистый груз А уют и тишину отеля "Плаза". А вот и дверь. Чуть сердце екает. Стучусь. Она! Она! Внимательных два глаза Под золотом волос, ч то только родились, Меня встречают. Поздравляю. Сели — На креслах и на краюшке постели…

Стокгольм — это город любви. В нем есть теплота моря и прозрачность Севера. По его набережным можно гулять бесконечно, потому что неповторимость дворцов и парков создает ощущение сказочности, куда каждый из нас старается попасть хотя бы на мгновение. А тут в их распоряжении были белые ночи, которые специально созданы для тех, кому не хватает любви…

Но сказка кончается, и надо лететь домой. Качнув озерами, уходит вниз Стокгольм из-под крыла аэроплана. Леса, заливы, шхеры пронеслись, Открылось море серо и туманно. Уходят вспять, торжественно плывут Сны, ослепительных сверканий груды, Фантазии, что через миг умрут, Дворцы, драконы, львы, слоны, верблюды… Наверное навек оставили вдали Заливами блестящий строгий город…

Ах, сколько раз, увидев зарево любви, мы убегаем прочь, пугаясь ее! Кто не испытывал подобного!

В Москве они расстались. Оба думали, что навсегда, потому что он был велик и знаменит, а она так непростительно молода…

И он написал ей "Посвящение", думая, что это "Прощание":

Девушке, в которой изюминка бродит, У которой птицы клюют родинки, Девушке, которая горько плачет С досады или над неудачей Слезами черными, как чернила. А улыбнется — все осветила. Девушке, у которой золотистые кудри…

В каждой девушке живет предчувствие любви. Но не каждая способна понять, что она пришла, единственная, неповторимая. Вот и проходит она мимо своего счастья, а потом пытается вновь обрести его, но уже невозможно ничего сделать, как вернуть утренний туман, рассеявшийся к полудню.

Что-то подсказало ей, что любовь пришла, а она — воистину: как в прорубь! — бросилась в нее, ни о чем не думая, ничего не требуя, полностью положась на его мудрость и знание жизни.

А он вел себя, как мальчишка!

Они встречались в Подмосковье среди удивительных лесов, речек и рощиц, там, где можно было скрыться от сторонних глаз и всегда оставаться наедине.

Он научился скрываться от своих персональных шоферов,

охранников, сослуживцев… Правда, их "конспирация" очень часто была на грани, когда случались ну совсем непредвиденные встречи. Как-то он познакомил ее в университете с молодым математиком, уже ставшим академиком. То был Мстислав Келдыш. Видно, она понравилась тому, в общем, запомнил он ее… Очередное тайное свидание они назначили у метро Сокольники — он любил этот парк, в котором прошло его детство. Она всегда приходила раньше, так как ему нельзя было ждать — его могли узнать… И вдруг из метро выходит Келдыш, с удивлением видит ее, радуется нежданной встрече… Она в растерянности: вот-вот придет "АН", и их тайна может раскрыться. Она добегает с Келдышем до угла, уводя его от места свидания, а потом нежданно оставляет его… Тот в недоумении. Но как знать ему, что "АН" уже вышел из метро и ждет ее..

Они вынуждены были скрываться от всех тринадцать лет…

Но те первые свидания — в лесах под Москвой, реже — в Сокольниках — открыли им души друг друга. Он рассказывал ей о себе, она часто пела ему.

Летом была весна. Плески и шелест листвы, Буйная заросль трав. Леса бескрайний простор. Влага весенних цветов. Золото дней. И Вы, Золото Ваших волос в раме ели простой… За полдень — наши стихи. Голос Ваш. Песни Кармен. Звуки — как вызов судьбе. Голос — как сердце струна. Грозен странный мотив. Голос — как сердца плен. Голос под звуки дождя. Летом была весна!

Стихи приносили ей успокоение, когда они не могли встречаться. Он был безумно занят, и особенно осенью и зимой, когда начиналась "эпидемия заседаний и совещаний", на которых он обязан был присутствовать.

Многие видели, что он что-то пишет. Невольно с уважением смотрели на ученого, который даже в президиуме работает!.. А он писал ей:

Вы только снитесь мне, как светлое виденье, В разгаре лета, в зарослях травы, В тени елей, под бодрых струн кипень е, Под шум дождя мне только снитесь Вы… Куда сегодня Сквозь лесов прохладу В деревни дальние, в луга, к реке Какие песни мне споет дриада Какие сини встанут вдалеке Плывут назад леса, поля, поляны. Идем вперед, простором, светом пьяны…

Иногда он просто писал ей письма. Обращался так — "М.М." Она думала, что это "Моя милая", и однажды сказала ему об этом.

Он рассмеялся:

— Нет, это — "Моя молекула"!

Она ходила слушать его лекции в Университете, а потому поняла, что стала для него единственной…

И вот здесь его вызвали в ЦК!

Он был членом партии, а то время знаменовалось борьбой за "коммунистическую мораль" — это была очередная кампания, и велась она, как принято, с широким размахом везде — в колхозах и институтах Академии наук, на фабриках и в райкомах партии.

Он был слишком на виду, а профессия "доносчика" еще не стала проклятой — эпистолярные жанры по-прежнему поощрялись властями. Ему казалось, что у него много врагов, а потому кто-то и мог написать о их встречах… Ну а об их отношениях уже догадывались многие, особенно, если им удавалось вместе поехать куда-то за границу. Ее, переводчицу, обязательно "приставляли" с "АН", однажды поручив даже "охранять его"! Так что, хотя им казалось, что они скрывают свои чувства весьма надежно, но трудно скрыть выражение лиц, сияющих от счастья…