Окна в плитняковой стене
Шрифт:
— А деревня большая? — спросил молодой человек, а про себя подумал: «Смотрите-ка, какой хороший язык у старика, так дельно отвечает, что любо слушать…»
— Какая там большая, — ответил Мадис, — ну, восемь-то труб все же будет. — И для уточнения добавил: — дворов только пять, да три лачуги…
Беседуя, они спустились с крыльца пастората и пошли вдоль аллеи; поскольку у странного барина вопросов больше, видимо, не было, Мадис прошел через калитку в живой изгороди и повернул направо, на задний двор,
Сидя на краю телеги и негодующе попыхивая трубкой, Мадис доехал до перекрестка и, когда стал сворачивать на большой тракт, увидел, что молодой господин не так-то уж далеко успел уйти; глядя себе под ноги, он еще брел по селению. Заслышав стук телеги, он поднял голову и — странный человек — улыбнулся Мадису, будто старому знакомому. Если бы не эта улыбка, Мадис сопя носом проехал бы мимо. А так, он остановил лошадь и неожиданно сказал:
— В старые времена у нас все ж таки сорок труб было.
— Ах, так много! — удивился молодой человек, как будто как раз в это время считал, сколько их могло быть, и словно ему, в самом деле, приятно было услышать, что в старину труб было так много. Он вдруг шагнул в сторону Мадиса, оперся узкими, но жилистыми руками на край телеги и спросил:
— А у вас не рассказывают историй про старину?
— Каких же это?
— Ну, про клады, про жертвенники, про древние городища?
Мадис некоторое время чесал мундштуком бороду. Клады? Ну что ты ответишь на такой вопрос? Или как дурак принимайся рассказывать теперича эту самую историю про шведского принца и Мику Сальме? Нет, это одно хвастовство старика Мику и больше ничего. А жертвенники? Поди, начни теперича говорить про то, что они про сторожевую гору рассказывают, будто ежели там во время проповеди ненароком задремлешь, так беспременно пробудишься… А про городища? Не слыхать об них, ни об одном не слыхать, а про то, что возле Лауриского пастбища под можжевельниками место есть, где мыза была, так про то и говорить не стоит…
— Нет… ничего на память не приходит.
Странный незнакомец уже не знал, что еще сказать, да и у Мадиса не было желания дальше разговаривать. Трубку он как раз в это время докурил. И тут незнакомец спросил, как бы продолжая прежний разговор и тыча при этом носком своего стоптанного сапога в деревянное колесо телеги:
— А про богатырей у вас тоже ничего не слыхали?
— Не, не слыхали.
— И про такого не слыхали, которого Калевипоэг зовут?
— Не, не слыхали. A-а, про этого… — Мадис вынул изо рта потухшую трубку, чтобы не мешала. — Про Калевипоэга, про его слыхали.
— Правда? — Незнакомец почему-то удивился.
— Да, про его слыхали. Здоровенный камень и посейчас у нас за гаванью Мяннисааре на берегу лежит.
— Который Калевипоэг бросил?
— Он
— А это далеко?
— Верст шесть добрых будет.
— А камень большой?
— Две сажени высотой, да с лихвой три в толщину будет.
— А куда же он целился? Про это не говорят?
— Не, этого не слыхал.
— А злой дух не бродил там в ваших местах? Может, в него метил?
— Этого вот не знаю.
— Ну, а в какую сторону света бросил?
— Кажись, на северо-восток.
— Гм. Может, он сюда, в Кейласкую церковь, метил, да промахнулся. Этого не слыхал?
— Нет, того никак не слыхал. Что же это он, в церкви камни бросал?
— Случалось и так. Даже в чужих странах не оставлял церкви в покое. Слыхал про город Турку в Финляндии?
— Почему же не слыхал. В прежние времена лодкой туда из нашей деревни ходили.
— Вот в Финляндии первую церковь построили в городе Турку. С того времени прошло добрых шестьсот лет. А Калевипоэгу это не понравилось. И он запустил в нее отсюда, с нашего берега, громадным камнем.
— Во, должно быть, мужчина был.
— Да уж что говорить.
— А попал или мимо?
— Нет, не попал. А все ж таки даже с такого расстояния только на несколько сот шагов промахнулся. Когда в море против гавани находишься, его до сих пор показывают. — И, чтобы не показалось, будто он изображает из себя много ездившего человека, он добавил: — Сам-то я там не был. А вот мужики вашей деревни, может, когда-нибудь проходили там на парусниках и видели.
— Ежели дотоль не случилось слышать, так ведь только половину дела видишь, — медленно произнес Мадис и положил трубку в карман. — Так что этот Калевипоэг взаправду такой сильный мужик был?
— Взаправду.
— А про него и в других местах знают?
— Да, во многих краях.
— А какие дела он еще делал так, чтобы следы оставались?
— Я и сам многого не знаю. А если заранее не случилось слышать, так ведь только половину дела видишь. Может быть, когда-нибудь и доведется побольше разузнать да повидать.
— Может, и доведется… — произнес Мадис не сразу и очень тихо, еще немного помолчал, потом гаркнул своему гнедому «н-ноо» и затрясся по направлению к дому.
А домашний учитель сел здесь же на камень, достал маленькую записную книжку в деревянном переплете, карандаш и на коленях записал на чистом листке:
О КАЛЕВИПОЭГЕ
на косе Лоххосабба id, близ деревни Лоххосалло на берегу большой камень (2x3с) что К. метнул с берега Лээтси (Лээтце)
Ziel unbekannt [75] .
В тот самый вечерний час, когда домашний учитель в комнате, нанятой им в Таллине, уложил в дорожную корзину среди прочих пожитков и записную книжку в деревянном переплете, чтобы на следующее утро спозаранок отправиться дилижансом в Петербург, в Кейле господин Хольц вошел в свой кабинет. Он был утомлен длительной должностной поездкой по проселочным дорогам и поэтому зол. Он тяжело опустился в кресло с дугообразной спинкой, стоявшее перед письменным столом, и равнодушно взглянул на какое-то письмо, которое лежало на столе.
75
Цель неизвестна. (нем.).