Окна во двор (сборник)
Шрифт:
Но противозачаточными средствами пользовались очень мало. Считалось, что презервативы уменьшают наслаждение (хотя советский кондом ничем, кроме отсутствия смазки, не отличался от импортного). Считалось, что это «возня, которая отбивает всякое желание». Более того. Надевание презерватива часто расценивалось женщиной как оскорбительное недоверие — «он думает, что я заразная, то есть грязная потаскуха!» Или как обидная безответственность и даже своего рода отвержение (да, да!) — «он не хочет, чтоб я стала матерью его ребенка!».
Что касается coitus interruptus, то бытовало странное мнение: дескать, мужчине (да и женщине)
Как стыдны вообще все ласки, кроме обычного соединения, желательно в миссионерской позиции.
Стыд и страх вступали в противоречие.
Стыд мог быть сильнее страха. Тогда женщина предпочитала делать все «в темноте и как положено, как люди делают» — фактически принимая на себя все риски.
Страх забеременеть мог быть сильнее стыда. Тогда стыд практически исчезал, и диапазон приемлемости расширялся до нынешних пределов.
Таковы были два главных полюса в сексуальных манерах. Полюс стыда и полюс страха. «Совершить нечто непристойное» vs «залететь/подцепить». Ценностно-ориентированные и социально-ориентированные личности.
Но поскольку у нас получается четырехклеточная таблица, то были еще два варианта: «страх + стыд» и «ни стыда, ни страха».
«Стыд + страх» — это, говоря языком семидесятых, были те девушки, которые признавали только один способ любви — через кольцо (обручальное).
«Ни стыда, ни страха» — это были самые лучшие наши подруги. Кстати, именно им сильнее всего везло в смысле крепкой семьи и счастливого брака.
Трудно сколько-нибудь точно определить количественное соотношение частей в нашей таблице. Но очень приблизительно можно сказать так:
стыд без страха — много;
страх без стыда — заметно меньше;
стыд + страх — еще меньше.
Ни стыда, ни страха — совсем мало.
В заключение должен вернуться к теме третьей главы наших очерков («Тело и издержки»), посвященной вопросам гигиены. Дополнительным механизмом, усиливающим стыдливость, была банальная немытость и/или заношенное белье. Подробности всякий нарисует себе сам, а если не сумеет — то ему в жизни повезло, я ему очень завидую.
А что же это я только о женщинах?
О мужском стыде и мужском страхе — в следующей части.
этнография и антропология
Советский секс. 10. Мужской страх
Мы сидели на скамеечке в школьном дворе и разговаривали о женщинах. О чем же еще говорить семиклассникам после уроков? Особенно в конце апреля.
На земле валялся окурок.
— Проститутка курила! — сказал мой дружок Пакля.
— Почему?
— Видишь — помада?
Это был серьезный аргумент.
— А бывают еще проститутки-диверсантки, — продолжал Пакля. — Их к нам из Америки засылают. У них п***а специальная. Такая диверсантка советскому человеку даст, а потом у него яйца поднимаются вверх, прямо в дыхательное горло. И он задыхается насмерть.
Нам и так было страшно подумать о женщине, а тут стало еще страшнее.
Женский и мужской страх в контексте секса (еще раз упрямо
Женский страх — это, по большей части, страх реальный. Социальный, так сказать: страх внебрачной беременности; страх заразиться венерической болезнью. А также социокультурный: страх лишиться девственности до свадьбы; страх огласки; страх получить репутацию «доступной женщины», «пойти по рукам» и т. п.
Был даже страх получить клеймо «бесстыжей» или «залапанной». Это особый и не очень частый случай, где стыд и страх идут в одной упряжке; отмечено в некоторых подростковых коллективах (12–14 лет). Если про девушку становилось известно, что она перед кем-то раздевалась догола или что ей тискали грудь, — то каждый мог у нее потребовать «показать» или «дать полапать». Конечно, она не обязана была соглашаться и чаще всего не соглашалась, но… Но все равно это было что-то вроде символической утраты девственности.
Мужской же страх на девять десятых был невротическим. Даже когда молодой мужчина боялся заразиться сифилисом, этот страх часто принимал комические формы. Вместо презерватива использовались дурацкие снадобья и ритуалы. Я не раз видел, как молодые люди — наутро после веселой ночи — ощупывали носы сами себе и друг другу. Зачем? Как то есть зачем? От сифилиса проваливается нос! Это знали точно, но забывали, что такая неприятность может случиться только в нелеченых случаях, да и то через несколько лет…
Молодые люди были одержимы страхом кастрации в разных вариантах. Этот страх был основой своеобразной мужской стыдливости (ложились в постель в трусах и раздевались уже под одеялом).
Страх кастрации соединялся со страхом перед vagina dentata. История о диверсантке-проститутке — как раз про это. А также мифические истории о том, что «один друг моего приятеля» разрезал себе член вдоль (!) до самого упора (!!) жестким женским волосом (!!!), который встал поперек входа. Ну, или что девушка прятала там что-то железное и колючее. Что именно? Украденную у подруги брошку, например!
Главным средоточием обоих страхов был страх защемления. Об этом рассказывались десятки страшных историй, случившихся с «одним другом моего приятеля», а также многочисленные анекдоты — смешные, конечно, но из-за смеха выглядывал ужас: а вдруг защемит, а тут как раз муж (сослуживцы, милиция, родители с работы, «зеленый патруль» в лесу…).
Но самым главным был страх импотенции. Страх, что не встанет. У многих не вставал именно от этого страха.
Г.С. Васильченко писал, что в европейской (в т. ч. русской) культуре половой акт для мужчины считался своего рода удалью, этаким цирковым трюком, который нужно суметь выполнить всегда и везде. В гостях; в поезде; в турпоходе; в общежитии, где рядом спят (или подсматривают?) еще пять человек. В общем — после трех бессонных ночей в пьяном виде на крыле самолета во время воздушного боя над жерлом извергающегося вулкана у тебя должен встать и ты должен ее трахнуть. Иначе ты — слабак. Фантастические рассказы о небывалых сексуальных подвигах только усиливали страх потерпеть фиаско.