Окна во двор (сборник)
Шрифт:
Сергей Ефимович вернулся в дом, поднялся в кабинет. Сел за стол, открыл ноутбук. Письмо от сына из Филадельфии. Сдал очередной экзамен, умница. Какое у него хорошее лицо, открытое, доброе — какое счастье, когда есть такой сын! Такая жена, такая работа, такой дом и вообще такая жизнь.
Он открыл свой ЖЖ.
Уже были три с чем-то сотни поздравлений.
Сергей Ефимович написал в новом посте:
«Дорогие друзья! Простите, что не могу ответить каждому лично! Спасибо вам огромное за добрые слова и поддержку!
Важно!!!
Я сейчас умру. Похороны на Троекуровском
Нажал «отправить». Потом встал, достал из сейфа здоровенный «Магнум», прицелился себе в левый глаз. Глядя в черное жерло 44-го калибра, подумал, что башку разнесет и надо бы в сердце, чтоб в гробу лежать красиво, но вдруг захохотал:
— Да насрать! — и нажал на спусковой крючок.
у правильных пап бывают правильные дочки
Добрые люди
К одной моей знакомой, немолодой даме, подошла совсем уж пожилая женщина и сказала:
— Я вам желаю добра, и поэтому вы должны знать правду. Вы готовы?
— Да, конечно, — сказала моя знакомая.
Доброжелательница понизила голос:
— Ваш отец жил одновременно с шестью женщинами!
Моя знакомая ответила:
— Значит, женщины любили моего отца. По-моему, это прекрасно.
— Он бессовестно изменял вашей матери, вы понимаете?
— Я все понимаю. Но он очень любил красивых женщин, я не могу его осудить.
— Ха-ха-ха! — воскликнула доброжелательница. — Они были некрасивые!
— Все шесть?
— Все до одной! Коротышки! Толстые! Кривоногие!
— Значит, мой отец был очень добрым человеком. Это еще прекраснее.
Конечно, она могла сказать: «Мадам, то есть бабушка, а вы, наверное, хотели быть седьмой?»
Она так подумала. Но не сказала.
Потому что она тоже была доброй — как ее папа.
casus belli
Друг всегда уступить готов
Стулин и Лоскутов очень любили виски. Этак взойти по вискарику.
И друг друга они тоже любили — нет, не подумайте чего-нибудь этакого, у них были жены и дети. В смысле, у каждого своя. То есть свои. У Стулина была Татьяна Михайловна, и две девочки, Лара и Лиза, а у Лоскутова — Роза Эриховна, мальчик Максим, девочка Эльза и еще одна — Раушан, в честь Розыэриховной мамы, потому что она была казашка, а папа — немец. Папа жены Лоскутова, да.
Но это неважно. Они просто были старые друзья, работали в одной фирме и очень часто встречались. И семьями, и вдвоем — особенно летом, когда жены и дети отправлялись на дачу или отдыхать по путевке, а Стулин и Лоскутов оставались на работе.
Тут они хорошо так вдаряли по вискарику. Бутылку ноль-семь на двоих за вечер.
Хотя это было дороговато, конечно.
Но здоровье дороже.
Вот.
Один раз их послали в командировку. Куда-то в Европу,
Они очень волновались, что прилетят поздно и там будут закрыты магазины. А в ресторане — слишком дорого. Тем более что им надо было не по сорок грамм, как наливают в ресторанах, на донышко, только понюхать — а на полном серьезе. Бутылка на двоих, я же говорил. Не ароматом наслаждаться, а именно что вдарить.
Хотя аромат тоже важен. Иначе бы они пили водку, и все дела.
Значит, они волновались о времени и о цене, но вдруг вспомнили про «дьюти фри», про круглосуточную дешевую торговлю в зоне прилета. Ура!
Поскольку они прилетели на две ночи, им нужно было купить две бутылки. На сегодня и на завтра. Сказано — сделано. Они купили две одинаковых бутылки — какой-то замечательный «сингл малт» двенадцатилетней выдержки с огромной добавочной скидкой, “35 % off!”. Просто даром.
Две бутылки они купили — платил каждый за себя, — а потом Стулин взял пакет с обеими бутылками в одну руку, портфель в другую и двинулся к зеленому коридору, а Лоскутов завозился — в соседнем киоске приглянулись ему духи для жены, тоже с хорошей скидкой. Но он их понюхал и все-таки решил не брать, и помчался догонять Стулина.
И видит: стоит Стулин, а перед ним на полу разбитая бутылка. Ее уже шваброй заметает уборщик. А вторую бутылку он засовывает в портфель. И говорит Лоскутову:
— Вот ведь черт! Пакет драный оказался. Твоя бутылка разбилась.
— Как это — моя? — не понял Лоскутов. — Они же одинаковые!
— Ну да, — сказал Стулин. — Но одну купил я, а другую — ты.
— Верно, — кивнул Лоскутов. — А ты уверен, что разбилась моя, а не твоя?
— Сто процентов, — сказал Стулин. — На твоей была этикетка сморщенная. Ты даже продавцу что-то такое сказал, а он сказал, что это последняя. Помнишь?
— Не помню, — сказал Лоскутов.
— А я точно помню, — сказал Стулин.
Они прошли от зоны прилета к поезду, который шел в город.
— И что теперь? — спросил Лоскутов.
— Приедем, заселимся, — весело сказал Стулин, — и взойдем по вискарику! Ух, хороша! — сказал он и потряс портфелем. Там забулькало. — Ыххх!
— А завтра купим вторую?
— Почему «купим»? — поднял брови Стулин. — Сегодня мы выпьем мою бутылку. А поскольку твоя разбилась…
— То есть чтоб я покупал еще одну?!
— А как же иначе? Твоя же разбилась, к сожалению.
Лоскутов замолчал и молчал долго-долго. Но в поезде, когда уже подъезжали, вдруг громко сказал, чуть не крикнул:
— Ага! Вот оно что! Моя бутылка разбилась, да? А кто ее разбил? Кто разбил мою бутылку, спрашивается? Может быть, я? Ты и разбил!
— Там был пакет драный, — смутился Стулин.
— Неважно! Ты взял у меня мою бутылку, — чеканил Лоскутов. — И разбил. Значит, должен возместить. Отдать мне свою. Мы ее сегодня выпьем, а завтра…