Окно (сборник)
Шрифт:
— Я обещал…
— Кому?! Зачем?! Я не помню, чтобы ты так уж часто навещал могилу собственного отца, а вот на могилу этого молодого человека, где завтра соберется всякий сброд…
— Это — мои друзья, и я прошу вас не говорить так о них.
— Дело не в них, их я, слава богу, не имею чести знать. Но ты! Ты офицер, дворянин. Ты что, разделяешь убеждения этого Добролюбова? Сомневаюсь. Думаю даже, что ты не имеешь понятия, в чем они состоят.
— Я уважаю всякого, кто имеет хоть какие-то убеждения.
— Весьма
— Я дал слово, — опять повторил гусар. Впрочем, может быть, никакой он и не гусар вовсе, а только молодец парень, и лицо симпатичное, открытое и твердое, а ведь мальчишка еще совсем.
За стеной чей-то голос запел очень знакомый романс, сегодня утром Сергей его слышал по радио, но названия не помнил.
— Ах, как поет… — вздохнул маленький старичок в кресле и потянулся за шампанским — лакей застыл перед ним с подносом.
«Шампанское… Опять шампанское… Мне нельзя. А, была не была!»
В комнате стало неожиданно тихо. Сергей оглянулся. Все замерли с поднятыми бокалами.
Сергей пил маленькими глотками, пил почему-то жадно, будто горло пересохло, пил до конца, до самого дна. И выпив, не смел поднять глаз, точно сделал сейчас нечто нелепое или смешное.
— Что это с вами, мой милый? — услышал он рядом старухин голос. Она коснулась прохладной рукой его щеки. В комнате снова звучали голоса. А голова кружилась, и Сергей плохо уже понимал, кто говорит, о чем.
Он подошел к окну и отодвинул белую шелковую портьеру. На улице опять мело. Даже домов на той стороне не было видно, только снег да темнота. И вдруг — какой-то свет. Он вгляделся — будто карета в две лошади с фонарями и лакеем на запятках мелькнула мимо окон да и пропала.
Он уже ничего Не пытался себе представить, не старался понять. Он почувствовал внезапно, что очень устал, что больше ничего не произойдет и пора.
Старуха не удерживала. Она молчала, когда в коридоре он поцеловал ей руку. Только наклонилась и сухими губами прикоснулась к его лбу.
Утром ничего страшного не произошло. Голова не болела и не кружилась, во рту не сохло, сознание было ясным.
«Что же это со мной приключилось? — думал он, лежа в постели. — Сон? Или бред? Или я все-таки был здорово пьян и меня разыграли?»
С улицы в комнату светило яркое зимнее солнце.
«Ну ладно — костюмы, свечи… Все это несложно устроить. Но карета на улице? Тоже розыгрыш? Или гипноз? Встать сейчас, пойти туда и все проверить. Только куда идти? Я ведь и адреса не посмотрел, как называлась та улица — не знаю. Теперь, конечно, окажется, что ее невозможно найти, а если и найду, выяснится, что нету такого дома или в нем никто не живет. Читал я где-то похожие истории, и они всегда кончались так. Впрочем, к чему выдумывать? Надо идти и попытаться отыскать».
На мгновение стало не по себе — а стоит
До Лиговки он добрался на трамвае и вышел как раз на той остановке, где стоял ночью. Он сразу узнал эту остановку — рядом, в сквере, висела афиша кинотеатра, которую он заметил вчера.
Поперечные улицы были теперь другими, не мрачными и вовсе не таинственными, проста унылыми… Не та улица. И эта — тоже… А тут? Разбитые грязные стекла, заколоченные двери, покрытый снегом тротуар. Здесь!
Сергей почти бежал. Прохожие оборачивались и глядели вслед почему-то с осуждением. Два раза он чуть не упал, поскользнувшись, и едва не пробежал мимо двери маленького старинного особняка. Но сердце вдруг ухнуло, поднялось к самому горлу, и он остановился.
Лестница была та же, с широкими ступенями, с причудливыми, в завитушках, перилами. И звонок прозвучал так же — колокольчиком. И так же быстро распахнулась дверь.
Наташа смотрела на него холодно и удивленно из-под тонких, нарисованных бровей. Синий тренировочный костюм был ей мал и вытянулся на коленях пузырями. Розовая косынка плохо прикрывала железные трубки бигуди.
— Вам кого, товарищ? — спрашивала она уже, наверное, в третий раз, а он стоял перед ней и молчал. Потом очнулся.
— Мне… Аглая Николаевна… дома? — спросил и даже зажмурился, сейчас она скажет с недоумением «кто?» и захлопнет дверь. Но она пропустила его в темный коридор, постучала, крикнула: «Это к вам! Наверное, из собеса», — и исчезла. Сергей вошел в комнату.
Все выглядело так же, как ночью. Те же кресла и столики, и вазы с цветами, и белые шторы на окнах. И хозяйка в глубоком кресле у окна.
— Вам что, голубчик? — Маленькие глубокие глаза смотрели издалека, сухие скрюченные пальцы теребили полу ветхой, заношенной кофты. И тут же он увидел, что цветы в вазах мертвые, пыльные и сухие. Это были искусственные цветы, те, что продают старухи возле кладбищенских ворот.
Из-под лопнувшей обивки стульев кое-где клоками вылезала серая вата, остатки позолоты тускло поблескивали на спинках кресел, на ножках столиков.
— Как же?.. Что же?.. — повторял он, пятясь к двери.
— Ничего, ничего! — выдохнула старуха. — Все верно…
Она встала и выпрямилась, поправила волосы, и голос ее зазвучал властно:
— А теперь ступайте.
— Простите, — сказал он совсем тихо.
Со стариком Сергей столкнулся на лестнице. Задыхаясь, останавливаясь чуть не на каждой ступеньке, «его превосходительство» поднимался, волоча сетку с какими-то кульками. Не было ни фрака, ни звезды, и невозможным казалось даже представить их под поношенным, без цвета, пальто.
— Он был там? — тихо спросил Сергей.
— Он дал слово, — ответил старик, продолжая подниматься.