Око Гора

Терстон Кэрол

– Своим служанкам, – предположил Пагош. – Они считают мою жену простушкой, поэтому не следят за языком в ее присутствии. Им и в голову не придет, что она может их использовать в своих целях.

День 3-й, первый месяц засухи

Мена привел Сенмута к тому часу, когда я принимаю рабочих Рамоса. Он сказал, что должен сообщить что-то срочное.

– На равнине рядом с Кадешем, – начал Сенмут, – я увидел драку, в которой один человек остановил дыхание другого. – Он посмотрел на Мену. – Генерал всегда раздавал листья ката [54]

своим людям перед осадой?

54

Кустарник кат (Catha edulia), листья которого обладают психостимулирующими и психотоксическими действиями. Если его жевать в умеренных количествах, кат снимает усталость и понижает аппетит.

Мена кивнул:

– Этому он научился у твоего народа, который верит, что это придает силу богов.

– На самом деле это заставляет людей забыть, что они не могут летать с соколами, и они идут в битву без страха, который обычно делает их осторожными. Полагаю, дело могло быть и в кат, но его сердце продолжало говорить в большом сосуде под ухом. Я думал, что он снова может начать дышать, но через несколько секунд сердце замедлило ход и остановилось. – Мы с Меной переглянулись. – Вы скажете… – начал Сенмут, но тут тихое утро пронзил крик, за которым последовал отчаянный визг собачонки.

Сенмут бросился к двери, я – следом. На звук мы добежали до пивоварни, потом по узкому проходу между ней и лачугой пекаря добрались до старой пристройки. У входа, завешенного тряпьем, стоял нубийский шаман и лупил Тули длинной палкой. Тули лаял и рычал, кидался из стороны в сторону, стараясь цапнуть чернокожего мужчину за ногу.

Сенмут повалил старика на землю, и во все стороны разлетелись раковины каури и зубы животных. Сенмут откинул тряпки и вошел в пристройку. Я велел Тули охранять шамана и вошел вслед за юношей. Внутри потрескивала масляная лампа – она отбрасывала пляшущие тени на лицо старой нубийской ведьмы. В узловатом кулаке женщина держала заостренный кусок кремня, которым и помахала нам. Это приветствие нагоняло ужас.

– Старая Нанефер знает, что с ней делать, вот увидите, – проскрежетала ведьма; с ее ножа капала кровь. – У девочки черви, мешающие ей стать женщиной. – Две молодые нубийки сидели, прижимая коленями плечи Асет, чтобы удержать руки, а две другие женщины держали ей ноги, разведя их в стороны.

– Пожалуйста, не надо, – жалобно умоляла Асет. Я оттолкнул женщин, державших руки, а Сенмут вытолкал старую каргу-нубийку и занял ее место между ног Асет. Поднявшись, насколько хватило сил, Асет прижалась ко мне, сотрясаясь от рыданий. Я разрывался между желанием посмотреть, что сделала с ней старая ведьма, и необходимостью утешить ее, поэтому прижался губами к ее волосам.

– Тихо, мери, тихо. Она тебя больше не тронет. Обещаю. А Сенмут все поправит, что бы она ни сделала. – Я не знал, правдивы ли мои слова, – кроме того, что назвал ее «любимой».

Сенмут кричал на старуху на своем языке, его голос был груб от злости, а Мена выгонял из лачуги остальных женщин, ругаясь на них и на мужчину, стоявшего снаружи. Когда я просунул руку девочке под колени, Асет напряглась от боли, и я снова весь затрясся от ярости, чуть не уронив ее.

Когда мы шли через двор, к нам прибежал Рука – он кричал, а лицо его было искажено беспокойством и страхом.

–

Она сильно пострадала? Амон, пожалуйста, сделай так, чтоб не сильно. Все хорошо, Тенра? – Я не ответил. – Ты видел Пагоша?

– Он повез Супругу к Отцу Бога на другой берег.

Тогда я все понял. Когда Нефертити вычислила, что Верховный Жрец собирается отодвинуть ее в сторону, она поняла, что ее обыграли в ее же игру – с расчетом использовать Рамоса, чтобы вернуть трон. Вместо этого они использовали ее, дабы она произвела на свет внучку Аменхотепа Великолепного, и с самого начала намеревались избавиться от нее, когда подойдет время. Нефертити знала по опыту, чего больше всего желает ее муж от женщины: чтобы огонь в ее теле горел так же сильно, как тот, что она разожгла в нем, – и придумала наказание, соответствующее его преступлению.

– Оставайся у сторожевых ворот, – приказал я Руке, когда мы входили в мой сад, – и пошли ко мне Пагоша, как только он вернется.

Я положил Асет на стол для обследований и повернулся к Сенмуту:

– Говори, что нужно.

– Воды и самого старого вина, которое у тебя есть. И еще немного оливкового масла. Мягкую ткань, высушенную на горячем солнце.

– Что-нибудь еще? – Он поймет, о чем я.

– Кровь идет слишком сильно, чтобы сказать наверняка, но, похоже, старая хрычовка отрезала только часть внутренней губы. – Я кивнул и побежал за тем, что ему понадобится, а Мена остался с Асет – положил одну руку ей на плечо, а другой гладил ее взъерошенные кудри. Потом я взял Асет за руку, но как ни старался, никак не мог отогнать образы, возникающие перед глазами. Вместе с ними появилось и желание отомстить, настолько сильное, что я прямо-таки чувствовал его вкус – сладкая амброзия, заставляющая человека наносить увечья или убивать.

– Все будет хорошо, – прошептал Сенмут, настолько тихо, что я не был уверен, услышала ли его Асет. – Рана быстро заживет. Несколько дней будет слабость, жжение, когда станет ходить по малой нужде, но все это быстро пройдет. А остальное…

Он посмотрел на меня и пожал плечами.

– Что он хочет сказать? – прошептала Асет, глядя на меня умоляющим взглядом.

– Если ты хочешь вылечить не только ее тело, – сказал я юноше, – ты должен рассказывать ей все, что делаешь и почему. – Он поднял бровь, сомневаясь в том, что это мудро, – но он не знает Асет так же хорошо, как я. Если не рассказать, что с ней сделала старуха, – это все равно что оставить рану загнивать.

– Я налью кислого вина на рану, чтобы промыть ее, – сказал ей Сенмут.

– Я хочу знать, что она со мной сделала.

– Женщина – как цветок, и если удалить всего один лепесток, в этом мало вреда. Центр удовольствия для женщины – бутон в центре.

Асет повернула голову ко мне:

– Ничего подобного я в твоих свитках не читала.

– Возможно, врачи в Доме Жизни сочли это непристойной темой.

Потом Сенмут объяснил ей, как надо обращаться с порезанной плотью.

– Благодаря маслу она останется мягкой, а также оно не даст порезанным краям срастись. Шрам не растягивается, так что ты должна мыться несколько раз в день теплой водой и смазывать рану маслом. – Он остановился. – Знаешь, зачем нужно, чтобы он мог растягиваться?

– Чтобы мог пройти ребенок? – предположила Асет.

– Да, а также для того, чтобы, когда придет время, пенис твоего мужа мог проникнуть в тебя, не сделав тебе больно. В боли мало удовольствия – и тебе, и ему, если только…