Око небес

Касслер Клайв

— Не пытайся сменить тему разговора! Я вижу, как ты себя ведешь.

— Ты имеешь в виду, как я ее все время лапаю?

— Это не смешно.

Выражение лица Фарго смягчилось:

— К этому времени тебе уже следовало бы знать: только ты и больше никто.

Женщина недоверчиво посмотрела на него:

— Ты говоришь так просто для того, чтобы я почувствовала себя лучше?

— В таком случае все, что я скажу, тоже будет сказано только для того, чтобы ты почувствовала себя лучше. И если бы я сказал «нет», это была бы неправда.

— Видишь?

Вот что меня в тебе бесит! Ты никогда не даешь прямого ответа!

— Я только что его дал. А теперь можем мы вернуться к уникальному сокровищу? Не то чтобы я возражал против того, чтобы пожить в мексиканской мыльной опере и все такое прочее…

Сэм притворился, будто крутит несуществующие усы, и Реми невольно засмеялась.

Поездка в центр по оживленным городским улицам заняла сорок минут. Когда внедорожник подъехал к подземельям, вход охранял уже другой отряд солдат. Повторилась знакомая процедура вручения удостоверений личности, и вскоре четверо исследователей уже были под землей, где дюжина ревностных студентов обмахивали кистями глиняные изделия и фотографировали находки.

Антонио провел чету Фарго через подземный ход к самой дальней камере.

— Знаете, один из резных камней, которые вы мне показали, напомнил мне некоторые из здешних, — сказал он по дороге туда. — Я не хочу ничего говорить, пока не увижу их, но мне будет интересно узнать ваше мнение.

Когда они вошли, он сказал что-то по-испански трем студентам, снабжавшим артефакты ярлычками, и те быстро ушли, уступив место супругам Фарго, Антонио и Марибеле.

— Которая резьба? — спросила Реми.

— Думаю… Да, вот она. Вот эта. Она довольно маленькая, поэтому вам придется подойти поближе, чтобы разглядеть детали, — ответил Касуэло, постукивая пальцем рядом с пиктограммой.

Фарго приблизились и внимательно рассмотрели место, на которое показал мексиканец. На пиктограмме группа воинов и жрецов поклонялась пирамиде. А над пирамидой нависла туча.

Марибела прищурилась, тоже разглядывая резьбу:

— Я могла бы истолковать это как угодно. Неубедительно.

— Смахивает на какой-то благочестивый молитвенный обряд, — сказал Сэм. — Видно, где собравшиеся молятся, кланяясь пирамиде. Это типично для искусства тольтеков?

Антонио пожал плечами и нахмурился:

— Не больше, чем для искусства майя или ацтеков. Хотя о майя и ацтеках нам известно куда больше, чем о тольтеках.

Реми еще несколько мгновений вглядывалась в пирамиду, а потом сделала шаг назад.

— Давайте на мгновение допустим, что это изображение запечатлело ту же самую (или похожую) историю, что и кубинские изображения, — предложила она. — Что нам это дает?

— К сожалению, ничего, — вздохнул Антонио.

Затем, помолчав немного, он добавил:

— Кроме того, что некая неизвестная нам группа людей почти пятьсот лет назад решила, что событие стоит того, чтобы его запечатлеть. Только и всего.

Его сестра кивнула:

— А

значит ли это изображение и в самом деле что-нибудь — совершенно другой вопрос. Полагаю, вам не удалось убедить кубинцев отдать вам манускрипт, который у них хранится? А может, вы смогли сфотографировать его?

Сэм почувствовал, как напряглась Реми, и вмешался:

— Мы работаем над этим, но вы же знаете, как обстоят дела. Нам еще повезло, что мы заполучили то, что заполучили. Но если что-нибудь изменится, вы первыми об этом узнаете.

Марибела мгновение пристально глядела ему в глаза, потом вернулась к изучению запечатленной на камне процессии:

— Мы даже не знаем, связан тот манускрипт с каким-то из этих изображений, поэтому неудача с ним — не конец света. Манускрипт может содержать чье-нибудь преувеличенное сообщение о богатствах Нового Света или просьбу к королевским особам дать еще денег…

— Но разве вы не сказали, что в рукописи были изображены фигурки ацтеков или тольтеков? — спросил Сэм.

— Да, но нет ничего неожиданного, если в манускрипте зашифрован отчет о состоянии дел или если его автор считал, что наткнулся на то, что впоследствии может оказаться ложным следом, — объяснила сеньорита Касуэло, отвернувшись от резьбы.

Фарго провели остаток утра, размышляя над пиктограммами. В полдень Марибела отвезла их обратно в Мехико, а Антонио остался продолжать работу. После того как мексиканка забросила американских коллег в «Четыре времени года», Сэм, еще не дойдя до номера, позвонил на личную линию Сельмы. И снова на звонок ответила Кендра Холлингсворт.

— О, я рада, что вы позвонили. Сельма хочет с вами поговорить, — сказала девушка после обмена любезностями. — Она здесь, рядом.

— Что ж, передайте ей трубку, — попросил Фарго.

Вондраш, не теряя времени даром, сразу перешла к делу:

— Я буду говорить коротко и ясно. Я всю ночь изучала манускрипт, и это ничего не дало — шифр необычный. А еще я показала некоторые маленькие отрывки нескольким профессорам, специализирующимся на такого рода вещах, и они тоже ничего не смогли разобрать.

— И что нам тогда остается?

— Нынче утром, поразмыслив над этим вопросом, я поговорила с вашим старым профессором из Калифорнийского технологического, Джорджем Милхоптом, чтобы посмотреть, не появится ли у него на сей счет каких-нибудь идей. Он увлекается криптологией и знает практически все.

Сельма вдруг замолчала, а потом, поколебавшись, уже менее уверенно продолжила:

— Он упомянул одно имя, но я не уверена, что вам это понравится. Он сказал, что, наверное, самый большой ваш шанс — это связаться с Лазло.

— С Лазло Кемпом? — с упавшим сердцем переспросил Сэм.

— Единственным и неповторимым.

В телефоне повисло неловкое молчание, как после плохого анекдота, концовка которого не удалась.

— Но он же… недоступен, так? После того… Э-э… Несчастья? — пробормотал Фарго.