Око Озириса
Шрифт:
Наступила опять минута молчания. Потом вдруг д-р Норбери спросил:
— Ну, а что — вы предполагаете — случилось с Себек-Хотепом, т. е. с настоящим Себек-Хотепом?
— Я полагаю, что останки Себек-Хотепа — или часть их — лежат в настоящее время в мертвецкой в Удфорде, в ожидании судебного следствия.
Как только Торндайк высказал это предположение, точно внезапный луч осветил мне все и вместе вызвал чувство самоуничижения. Как это было просто! А я-то, компетентный анатом и физиолог, да еще ученик Торндайка, я мог принять эти древние кости за останки недавно умершего человека!
Д-р Норбери сначала был видимо
— Все это довольно основательно, должен сознаться, — сказал он, наконец, — и все же вы совершенно уверены, что здесь нет ошибки? Это так невероятно!
— Никакой ошибки, уверяю вас, — отвечал Торндайк. — Чтобы убедить вас, я перечислю все факты.
Во-первых, зубы. Я виделся с дантистом Джона Беллингэма и получил подробную выписку из его книги. Всего было пять пломбированных зубов. Они видны совершенно ясно на этом снимке. На нижнем зубе слева маленькая золотая пломба, которая видна, как белое пятнышко. К этому всему прибавилась оловянная пломба, когда покойный был за границей — во втором левом верхнем коренном зубе. Это темно-серое пятно, которое мы уже заметили. Этого одного уже было бы достаточно для опознания тела. Но в добавление ко всему у нас есть татуированный девиз — Око Озириса…
— Горуса, — пробормотал д-р Норбери.
— Горуса, пусть так, — в том именно месте, в котором оно было сделано покойному, и нататуировано именно этой краской. Далее швы на коленных чашках, сделанные проволокой. Сэр Морган Беннет, по справкам в своей записи операций, сообщает мне, что им наложены три шва проволокой в левой чашке и два — в правой. Это показывает и наш снимок. Наконец, у покойного был гораздо раньше Поттов перелом с левой стороны. Сейчас он не особенно заметен, но я видел его ясно, когда оттенок костей был светлее. Я думаю, вы согласитесь, что здесь не может быть сомнения.
— Да, — согласился д-р Норбери с мрачным видом. — Ваши доводы безусловно убедительны. Но какое ужасное дело! Бедный старина Джон Беллингэм! Похоже, что ему пришлось встретить предательство и борьбу. Как вы думаете?
— Я думаю то же, — сказал Торндайк. — С правой стороны черепа было пятно, похожее на перелом. Оно было не совсем ясно, так как приходилось сбоку, но мы проявим следующий негатив, чтобы показать его.
Д-р Норбери сжал зубы и сделал глубокий вздох.
— Тяжелая это вещь, доктор, — сказал он. — Ужасное дело! Кстати, как мы должны отнестись к этому делу? Какие шаги мы должны предпринять?
— Вы дадите знать коронеру, — я возьму на себя полицию, а вы должны войти в сношение с одним из душеприказчиков.
— С м-ром Джеллико?
— Нет, не с м-ром Джеллико, по особым соображениям. Вам лучше написать м-ру Годфри Беллингэму.
— Но я был уверен, что другой душеприказчик м-р Хёрст, — сказал д-р Норбери.
— Ну да, таково положение, — сказал Джервис.
— Вовсе нет, — возразил Торндайк, — он был душеприказчиком. Таково было положение. Но теперь не он. Вы забыли условия второго пункта? Этот пункт объявляет условия, при которых Годфри Беллингэм наследует все имущество и делается душеприказчиком. А эти условия следующие: «что тело завещателя будет покоиться в предназначенном для помещения тел месте, находящемся в пределах прихода церкви св. Георгия в Блемсбери и св. Эгидия на Полях, или же св. Андрея и св. великомученика Георгия. Ну, так ведь египетские мумии представляют тела, а
— Совершенно ясно, — сказал д-р Норбери, — и какое удивительно совпадение! Но, милая барышня, не лучше ли вам присесть? Вам, должно быть, дурно.
Он тревожно посмотрел на Руфь, которая была необыкновенно бледна и тяжело опиралась на мою руку.
— Барклей, — сказал Торндайк, — вам бы лучше вывести мисс Беллингэм в галереи. Там больше воздуху. Это ужасное напряжение для нее слишком тяжело после всех перенесенных ею так храбро испытаний. Пройдитесь с Барклеем! — прибавил он ласково, — и посидите там, пока мы будем проявлять другие негативы. Ободритесь. Теперь буря прошла и выглянуло солнце. — Он открыл нам дверь, и по лицу его пробежала ласковая улыбка.
— Вы не рассердитесь, что я за вами замкну дверь, — сказал он, — тут сейчас будет темный кабинет для проявления.
Замок щелкнул и мы очутились в темной галерее. Тут не было полной темноты, так как лунный свет проникал сквозь стекла в потолке.
Мы двигались медленно. Ее рука лежала на моей и мы оба молчали. Кругом была полная тишина. Таинственность неясных очертаний предметов в витринах гармонировала с глубоким чувством облегчения, наполнявшим наши сердца.
Незаметно, по мере того, как мы продвигались, руки наши соединились в пожатии, и Руфь воскликнула:
— Какая ужасная трагедия! Бедный, бедный дядя Джон! Мне кажется, что он вернулся из мира теней, чтобы рассказать об этих ужасах. Но какая тяжесть свалилась с души!
Она перевела дух и крепко пожала мне руку.
— Это все прошло, дорогая, — сказал я, — прошло навсегда. Останется только воспоминание о перенесенном горе и о вашем благородном мужестве и терпении.
— Я еще не могу прийти в себя. Это было точно страшный, бесконечный сон.
— Не будем вспоминать об этом, — сказал я. — Будем думать о счастии, которое нас ожидает.
Она не отвечала, только вздохи, вырывавшиеся из ее груди по временам, говорили о долгой агонии, которую она выносила с таким геройским спокойствием.
Еле нарушая тишину своими тихими шагами, мы прошли медленно во второй зал. Неопределенные очертания мумий, стоящих вертикально у стен, напоминали молчаливых гигантов, сторожащих памятники бесконечных столетий. В лице их исчезнувший мир смотрел на нас из мрака, но не грозно и не с гневом, а как бы торжественно, благословляя недолговечные современные создания.
У середины стены выступала из ряда призрачная фигура с неопределенным бледным пятном на том месте, где должно было быть лицо. Точно сговорившись, мы остановились перед ней.
— Вы знаете, кто это, Руфь? — спросил я.
— Конечно, — отвечала она. — Это — Артемидор.
Мы стояли рука об руку, смотря на мумию, вызывая в памяти неясный силуэт со всеми запомнившимися подробностями. Я притянул ее к себе и прошептал:
— Руфь, вы помните, как мы стояли здесь в последний раз?
— Как будто я могла забыть! — отвечала она страстно. — О, Поль! Это горе! Это отчаяние! У меня сердце разрывалось, когда я говорила с вами! Вы были очень несчастный, когда я ушла от вас?