Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
Тяжелая корзина с громким стуком впечаталась в пол. Зотова, опустив руки по швам, проговорила хрипло:
— Вы… Валериан Владимирович, вы меня и поцеловать можете.
Сказала — испугалась. Попятилась бы, но гость не позволил. Шагнул вперед, обхватил за плечи, звонко чмокнул в щеку:
— Будем считать, что это — с занесением в личное дело!
Вновь махнул рукой, тряхнув тяжелой гривой волос.
— Кажется, окончательно, разучился говорить по человечески. Спрячусь за классика.
Расправил плечи, взглянул без улыбки, серьезно:
— S'avancaient, plus c^alins que les Anges du mal,
Pour troubler le repos o`u mon ^ame 'etait mise,
Et pour la d'eranger du rocher de cristal
O`u, calme et solitaire, elle s''etait assise.
[42]
Хлопнула
— Не поняла я, о чем это товарищ Куйбышев так красиво выразился?
— Бодлер, «Les Fleurs du mal», — не думая, ответила кавалерист-девица. — «Цветы зла», если по-нашему. А о чем именно…
Закашлялась, на шаг от корзины отступила:
— Нет, не поняла. Чего-то сложно переводится.
Климова, понимающе кивнув, подошла ближе, за шею обняла:
— «Цветы зла», значит. Не поняла, значит. И вообще, какая у рыбы-селедки любовь может быть?
Засмеялась, поцеловала в уголок рта:
— Молодец!
Соткавшаяся прямо из воздуха Наталья Четвертак бухнулась на стул, головой покачала:
— Ну, тетя Оля! И на минуту вас оставить нельзя!..
4
Товарищ Сталин, неторопливо затянувшись, положил трубку-носогрейку на край стола.
— Читали ли вы, товарищ Тулак, роман прогрессивного французского писателя Виктора Гюго «93 год»? Вижу, читали. Напомню известный эпизод. Во время бури по вине одного моряка на корабле оторвалась пушка. Корабль получил повреждения и стал тонуть. Моряк, рискуя жизнью, пушку укротил. Стал вопрос: что с ним делать? Расстрелять или наградить?
Бывший поручик стоял по стойке «смирно», насколько позволяла выпавшая из кармана правая рука. На душе было кисло. Верно говорят, что инициатива наказуема.
— Если помните, вопрос решили диалектически. Матроса наградили — и расстреляли. А теперь я хочу послушать ваши оправдания, но заранее говорю, что буду сомневаться в каждом слове.
Семен, немного подумав, засунул мертвую кисть за ремень, отошел от стола и присел в ближайшее кресло.
— Я не собираюсь оправдываться, товарищ Сталин. Я вообще не вам служу. Говорю не потому, что обиделся, а для ясности. Вы — человек проницательный, значит, наверняка заметили, что к большевикам я отношусь без особой симпатии. Как и значительная часть русского народа, между прочим. Но выбора нет, или вы, большевики, или чужая интервенция и превращение в колонию. Великой России, мой Родины, уже нет, но есть надежда, что она все-таки возродится. Ее вождем не мог стать Троцкий, и Зиновьев не может, как бы ни старался. Они — опасные самовлюбленные фантазеры. Вы — реалист, вы сможете. Поэтому если вам требуется помощь бывшего фронтового офицера, я к вашим услугам.
На стол легла знакомая трубка — роскошный «billiard» с янтарным мундштуком.
— Нет, спасибо. Скауты не курят, товарищ народный комиссар. Просто в свое время вы велели с ней не расставаться. Мне казалось, что это — знак доверия. Я — ваш помощник, вы спросили меня про скантр. Я узнал. Зачем оттачивать на мне свое остроумие? Ни расстрелять, ни наградить вы меня не сможете, разве что премию выпишите в пять червонцев. А для дрессировки пригласите кого-нибудь другого, будете с ним в гляделки играть.
Желтые глаза Сталина потемнели, рука сжалась в кулак, но голос прозвучал обычно — негромко и не слишком выразительно.
— А почему вы, товарищ скаут, с вашими интеллигентскими рефлексиями, не остались при Киме Петровиче? Он уж точно не Культ, в гляделки не играет, на подоконниках, панымишь, сиживает. Демократ! И тоже за Великую Россию, но без плохого Сталина.
Поручик, взвесив «billiard» на ладони, неторопливо спрятал трубку в левый карман.
— Между вами есть разница. Я понял это не сразу, а бедняга Вырыпаев даже не успел. Вы, товарищ Сталин, политик, а Ким — бандит. Глава каморры, как он сам любит выражаться. Россия не станет великой под руководством уголовного преступника.
— Поняли, значит…
Хозяин кабинета неторопливо прошелся по мягкому ворсистому ковру, затем резко повернулся.
— Итак, жду ваших оправданий, товарищ Тулак. Вы незаконно проникли на секретный объект. Если бы глава каморры товарищ Ким узнал об этом, вы бы доставили немало неприятностей не только себе, но и доверившемуся вам товарищу Сталину. У нас сейчас с товарищем Кимом перемирие. Хотите начать войну?
Семен встал, поправил складку на гимнастерке, поглядел прямо в желтые глаза:
— На войне, как на войне, товарищ Сталин. Я был на объекте «Теплый Стан». Там строится научный центр, который будет непосредственно подчинен товарищу Лунину Киму Петровичу. Уже сейчас смонтирована установка, точное назначение которой мне узнать не удалось, но это нечто, еще невиданное. Целый ангар, посредине — большая площадка из светлого металла, несколько шкафов оборудования, линии электрического питания. Я изложил виденное рапорте, но словами не все передашь. Ким Петрович любит рассуждать о Будущем, так это есть — Будущее. Чья это техника, не скажу, но определенно не наша. Скантр же — главная и самая необходимая деталь.
Сталин пододвинул ближе лежавшую на столе папку, открыл, скользнул глазами по одной и страниц.
— Скантр… Опишите его своими словами, товарищ Тулак. Представьте, что он сейчас здесь, в этом кабинете. Вспоминайте все, даже самые мелкие детали.
Поручик послушно прикрыл веки.
— Постараюсь… Издалека скантр похож на кристалл — неровная призма размером с две мужские ладони. Тяжелый, одной рукой поднять можно, но с явным усилием. Вблизи видно, что над камень (если это, конечно, камень) с двух сторон прикрывают пластинки светлого металла, может быть, алюминия. Кристалл светится, на первый взгляд может показаться, что он наполнен жидкостью. Мне почему-то пришла в голову мысль о прозрачной ртути. Но если присмотреться, можно понять, что светится не жидкость, а сам кристалл. Он цельный, причем поверхность неровная, ничем не обработанная, поэтому я и подумал о камне.