Око Судии
Шрифт:
Мимара сплюнула сквозь зубы, оскалилась, как умирающая обезьяна. Тоска терзала ее, глубокая, как морская пучина, но крохотный, нетронутый уголок сознания продолжал помнить о лежащем где-то рядом волшебнике и видел, что Ахкеймион — тот же, но все же преображенный; старый больной человек — и безжизненное тело, горящее в огне проклятия…
Око Судии открылось…
Мимара чувствовала, как оно выглядывает через ее обычные глаза, рвется наружу, сминает и отбрасывает мучительную боль, как истлевшую одежду, сдувает со зрения налет материальности, извлекает на свет идеи святости и греха. Со сверхъестественным
И вдруг, невероятно, неведомо как, — проникает туда.
Мимара сперва слабо пытается сопротивляться. Лицо и плечи откидываются назад под теплым ветерком, нежным дуновением, предвестником летнего дождя. И она видит ее воочию, эту светящуюся белую точку, ясность, льющуюся из провала, который окутывает тьмой ее сжатую руку. Возносится голос, без слов и звука, убаюкивающий, исполненный сострадания; свет разгорался, выжигал бездну в пыль, заставляя ее съежиться до тонкой оболочки, обманчивой и несуществующей, и сияли слава и величие, лучезарные и ослепительные…
И она держит все это… Мимара держит ее в руке!
Слезу Господню.
Сквозь мистический холод поющего ветра она расслышала:
— Мимара?
Она сидела скорчившись над своей добычей в полном ошеломлении.
— У тебя все в порядке?
В руке она держит свет, иной свет, тот, что горит, но не освещает, звезду, которая сверкает так же ярко, как Небесный Гвоздь.
— Где ты это взяла? — спросил Сома. Он сел рядом с ней на корточки и кивнул на Хору у нее на ладони — или на то, что раньше было Хорой…
Мимара кашлянула, чтобы не дрожал голос, и спросила:
— Ты ее видишь?
Он пожал плечами.
— Слеза Господа, — сказал он с усталым безразличием. — Ну вот, мы тут пытаемся добыть драконовы зубы, а ты уже нашла свое сокровище.
— Я не за богатствами пришла. — Она рассматривала его темное красивое лицо сквозь сияющие белые лучи, исходящие от ее ладони. — Значит, света ты не видишь?
Он посмотрел на Суриллическую Точку и нахмурился.
— Вижу прекрасно…
Посмотрев опять на нее, он поднял брови.
— А вот тебя разглядеть трудно, когда на тебе эта штука. Ты похожа на… живую тень….
— Я про это говорю, — сказала она, поднимая ладонь. — Что ты видишь, когда смотришь вот на это?
Он скорчил мину, которая появлялась у него на лице каждый раз, когда он подозревал, что над ним подшучивают: смесь обиды, негодования и желания доставить другим удовольствие.
— Комочек тени, — медленно проговорил он.
Мимара вытащила из-за пояса пустой кошелек и поспешно опустила в него Хору. Сома едва слышно пробормотал: «Вот так-то намного лучше», но она не стала обращать на него внимания. Вытянув шею, Мимара начала озираться в поисках лорда Косотера. Она чувствовала его Хору так же отчетливо, как свою, но ощущение, исходящее от другой Хоры, было иным: направленное вовне сияние, а не покалывание затягивающей черноты. Капитан и еще несколько человек дремали, прислонившись к стене. Его широкая борода упиралась в закапанные кровью пластины доспехов. Но поскольку свою Хору он спрятал в карман, было не разобрать, идет ли от нее свет, видимый и обычным зрением.
Мимару вдруг окатил страх. Древняя тюрьма для рабов, медленно поворачиваясь, поплыла
В этот момент она и заметила незнакомца.
Здесь, прямо среди них. Поначалу она подумала, что это Клирик — лицо было почти таким же, — но Клирик сидел в нескольких шагах, скрестив ноги и склонив голову то ли от усталости, то ли в молитве.
Еще один нечеловек?!
Он сидел так же, как все остальные, ссутулившись от ветра и прикрыв глаза, как будто мысленно перебирая свои страдания. Старинный головной убор прикрывал его спину и плечи: корона из посеребренных терновых шипов с целым шлейфом из тонких черных прутьев. Его фиолетовые одежды были просторны, но не скрывали доспехов — подобия кольчуги, сплетенной из множества золотых фигурок. Сквозь нее проглядывала белая кожа, гладкая, как слоновая кость.
Секунду Мимара не могла ни говорить, ни дышать. Потом наконец выговорила:
— Со-сома?
— Мим-Мимара? — отозвался он, попытавшись передразнить ее. Он всегда над ней подшучивал.
— Вон там, — сказала она, не глядя на нильнамешского дворянина, — это кто?
На мгновение она испугалась, что и этого он тоже не видит…
И что она сошла с ума.
Последовавшая пауза и успокоила, и испугала ее.
— Какого…?!
Она услышала, что Сома вытащил меч — этот звук, даже почти заглушенный ветром, мгновенно поднял на ноги остальных.
Все повскакали, загалдели, подняв потертые щиты и зазубренные мечи. Сома шагнул вперед, заслонив Мимару, встал в стойку и поднял над головой свою кривую саблю. По другую сторону от незнакомца поднял глаза Клирик, с кошачьим любопытством прищурился.
Медленно поворачивая голову, незнакомец огляделся, ни на ком не задерживая взгляда. Потом вновь опустил взгляд к сандалиям. Мимара обратила внимание, что пышные складки ткани на его плечах неподвижны, хотя у остальных, кто обступил чужака, порывы ветра трепали и прижимали одежды.
— Сейу милостливый! — прошептал Галиан. — У него же… у него нет тени!
— Тихо, — рявкнул лорд Косотер, пробуждая хорошо знакомый Мимаре инстинкт. В воздухе витало ощущение звенящей опасности; стоявший перед ними нечеловек казался менее материален, чем грозные ворота, чем тот роковой порог, который они переступили.
Он стоял абсолютно неподвижно. С настороженностью стервятника он ловил каждый звук и движение.
Клирик осторожно приблизился к незнакомцу, поблескивая нимилевой кольчугой под паутиной брызг крови. На лице его было написано крайнее удивление, настолько искреннее, что он начал приобретать человеческие черты. Клирик опустился перед незнакомцем на колени и, заглядывая в лицо, негромко позвал:
— Брат?
Лицо поднялось. Прутики на головном уборе обмахнули подбородок, блеснув, как обсидиановые.
Ни звука не донеслось из приоткрытых губ. Вместо этого — весь отряд вздрогнул — послышалось, как нестройным унисоном хрипло заговорили Поквас и Ахкеймион:
— Ты-ты…
Сарл довольно захихикал, как пьяный дедушка, которому удалось до слез напугать внучат.
— Да, брат… Я вернулся.
Губы снова шевельнулись, и голоса двух лежащих без сознания людей заполнили пустоту. Один из голосов был старчески тонким, второй — глубокий и мелодичный.