Око воды
Шрифт:
— Знаешь, что написано в Каноне, в наставлениях для благочестивой женщины? «Живи незаметно!» Запомни, моя девочка, — произнесла леди Милгид, накрыв своей ладонью руку дочери, — это верно не только для женщин. Для всех. В этом мире маленькому человеку всегда нужно быть незаметным. Нужно быть в тени сильных, чтобы они со своей высоты не могли тебя рассмотреть. И нужно быть проворным, чтобы они тебя случайно не растоптали. Нужно сливаться с травой, с деревьями, с другими людьми… И чтобы такие люди, как этот аладир, тебя не замечали, нужно и выглядеть, как тысячи таких же, ничем не примечательных мелких дворян. Ведь кто такой барон Рюмон из Индагара,
— Мама! Это — не ответ. Мой отец пал в бою, защищая короля во время мятежа! Почему я должна это скрывать?
— Да потому, что твой отец пал в бою не защищая короля! Он был схвачен вместе с другими баронами-мятежниками и казнён на Портовой площади в Рокне, — выдохнула леди Милгид, расправляя складки на платье и не глядя на дочь. — А я забрала тебя и бежала к сестре в Индагар, потому что семьям мятежников грозила королевская кара. Я взяла фамилию своей бездетной тётки — Лафорт и сказала, что мой муж умер от красной лихорадки. А вскоре я вышла замуж за Вальду Милгида и уехала в эту глушь.
— Так мой отец… Если он не барон Лафорт… Вернее, барона Лафорта вообще никогда не было, то…
— «Живи незаметно». О чём я и говорю. Никто здесь не знает всех мелких баронов Индагара. Так что никто не знает, что его никогда и не было.
— Но мой отец тогда… он мятежник?! И… кто он на самом деле? — совсем тихо спросила Лея.
Ноги у неё совсем заледенели в лёгких туфлях. А может, это мороз пошёл по коже от открывшейся внезапно тайны. Дождь за окном усиливался, будто небо разверзлось над Милгидом, и ветер стучал открывшейся где-то ставней, всякий раз заставляя вздрагивать, когда этот стук раздавался особенно громко.
— Я тебе не стану говорить. Он был бароном и мятежником, и если узнают, что ты его дочь… Надеюсь, ты понимаешь, что о таком нельзя говорить вслух? И никогда меня больше об этом не спрашивай.
Лея смотрела на мать и не знала, что сказать. Но теперь кое-что становилось на свои места. Стало понятно, почему у них не было никаких вещей её отца. Не осталось ни сабли, ни брактета, ни даже герба дома Лафортов… вернее, его настоящего дома, названия которого она не знала и вряд ли узнает когда-нибудь. Понятно, почему мать никогда не вспоминала о нём, не произносила его имя даже в молитвах на День всех усопших. И почему не говорила о том, где жила до того, как вышла замуж за барона Милгида.
— Но рыцари, мама, им-то какое дело до нас? И почему ты не назвала меня привычным именем? Раз никто не знает Лафортов… почему Рюмон?
— Если бы рыцари Ирдиона были святы и чисты, какими им полагается быть… Но поверь мне, моя девочка, любые тайны продаются тому, кто хорошо за них заплатит. А рыцари Ирдиона лучше всех умеют подмечать чужие тайны, на то они рыцари. Так что повторю тебе и в третий раз: «Живи незаметно». Чем обыденнее будет для них причина — тем лучше, и красная лихорадка в этом случае лучше мятежа. В Индагаре был барон Рюмон, который и правда умер от лихорадки. А теперь иди спать. И всё забудь. Ты у меня умная девочка, понимаешь, что о таких вещах мы больше говорить не будем.
Лея вернулась в комнату. Дезире давно уже уложила сестёр спать, и только смятая постель напоминала, что ещё до полуночи в жизни Леи всё было по-другому. А вот теперь…
Она —
В народе мятеж называли «Восстанием Чистой крови», но в университете Лея мало внимания уделяла истории и не слишком хорошо знала детали. А вот сейчас ей очень помогли бы книги, но, увы, в замке Милгид из всех книг были только Канон да ещё те, в которых экономка вела учёт провизии, а барон — сборы ренты и записи об урожае. И Лея решила, как только вернётся в Рокну, сразу найдёт книги об этом восстании. Там у неё под рукой целая библиотека университета, и она знает, у кого расспросить о подробностях. А заодно и взять список всех казненных баронов. Пусть мать не назвала имя её отца — Лея и сама его найдёт.
Она прислонилась лбом к стеклу, глядя сквозь него на льющиеся струи воды. Пламя свечи отражалось в окне и растекалось рыжим пятном, и всё, что было видно по ту сторону — прилипшие к стеклу жёлтые листья вяза, сорванные беснующимся ветром.
Не к добру этот ливень посреди осени… Смоет мосты по Суре, или того хуже…
Сердце стучало гулко и тревожно, и Лее было не по себе. Дождь всегда её успокаивал, но почему-то не сегодня. Сегодня за его пеленой ей чудилось что-то страшное, что сдавливало грудь, мешая дышать. Ей показалось, что она стоит на краю большого водоворота или, может быть, лавины, от которой оторвался первый комочек снега. И лучше бы ей задержать дыхание и не шевелиться, иначе сделай она один лишь шаг и эта лавина накроет её с головой. Или утащит водоворот. Откуда пришли эти странные ощущения?
Лея отпрянула от окна, чувствуя, что совсем замёрзла. В голове был сумбур и единственное, о чём она подумала, забираясь в постель — спросить завтра у матери, а знает ли обо всём об этом барон Милгид?
Глава 4. «Око воды»
— Лея? Вставай! Просыпайся! — голос леди Милгид раздался почти над самым ухом и вырвал из вереницы беспокойных сновидений.
— Что? Мама? Рано же ещё… Что случилось?
Лея рывком села на кровати, оглядываясь по сторонам. За окном рассвет едва серел, и в комнате было совсем темно. Леди Милгид поставила масляный фонарь на подоконник и повернулась к дочери.
— Одевайся. Нам нужно кое-что сделать, пока все спят, — произнесла она тихо.
— Что сделать? — спросила Лея вскакивая. — Что? Что случилось?
— Ничего не случилось. Одевайся.
Она оделась быстро и молча последовала за матерью по тёмному коридору, а затем вниз по лестнице. Леди Милгид шла бесшумно и быстро, прихватив одной рукой шаль на груди, а другой держа фонарь перед собой и освещая путь. От фигурных прорезей в решётке фонаря по стенам метались пугающие тени, и Лея старалась не отставать и вопросов не задавала. Сердце колотилось оглушительно, и она понимала только одно — что-то всё-таки случилось. Что-то плохое…
Они прошли в подвал, под низкими каменными сводами, мимо бочек с вином и маслом, и окороков, висящих на крючьях. Спустились ещё по нескольким ступеням к потайной двери, которая вела наружу, в ущелье, на каменистый берег ручья.
Зажатый между двух скалистых выступов, он протекал у самого подножья замка, и тяжёлая деревянная дверь, скрытая густыми зарослями ежевики и посконника, снаружи была не видна. Дождь закончился, но напоенный досыта ручей сегодня превратился в настоящего зверя. Вода шумела и неслась по камням с такой свирепой яростью, что даже в подземелье ощущалась идущая от неё холодная сила.