ОКО ЗА ОКО Этика Ветхого Завета
Шрифт:
Будущее
Но история, которую рассказывал Израиль, с самого начала была ориентирована на будущее. Призвание Авраама включало обетование, что через его потомков Бог планировал благословить все народы земли. Это видение с разной степенью яркости сияло в различные периоды жизни Израиля. В некоторых текстах отражена мысль, что народы являются наблюдателями: они видят, что Бог сделал в Израиле и для Израиля, и как Израиль ответил на это — положительно или отрицательно (Втор. 4, 5–8; 29, 22–28; Иез. 36, 16–23; см. седьмую главу). В конечном итоге, Израиль существовал радинародов. Поэтому в истории Израиля есть телеологический акцент. Мы видим Бога с миссией и народ с предназначением быть светом народам, чтобы в конечном итоге всякая плоть увидела славу Господа (ср. Ис. 40, 5). Подобное пророческое видение реальности, даже если не осуществленное в истории, вне сомнения, рождало ряд этических откликов. Как будущее, залогом которого является верность Бога, оказывает влияние на образ жизни Израиля в настоящем? (Ис. 2, 1–5;
Итак, реальность истории, которая представлена нам на страницах Ветхого Завета, имеет авторитет для этики благодарности по причине Божьих действий ради Израиля в прошлом и этики миссионерского намерения ввиду Божьих целей для человечества в будущем.
Реальность этого слова
Слово–откровение
Ветхозаветные писания претендуют на статус откровения. Конечно, с этим можно и не согласиться. Можно сказать, как это делает Сирил Родд (и многие другие до него), что даже если есть Бог, то Ветхий Завет никак нельзя назвать откровением этого Бога. Или же можно вообще отвергнуть существование Бога, и тогда вопрос об откровении отпадает сам по себе. Тем не менее, для христиан авторитет Ветхого Завета, несомненно, связан с реальностью этого слова от Бога. Мы исповедуем, что в этих текстах реальный Бог реально говорил и продолжает говорить, а реальность личности Бога и слова Божьего составляет авторитет, дарующий свободу и устанавливающий границы, как это с поразительной простотой иллюстрирует первая история встречи Бога с человеком (Быт. 2–3).
Откровение находится в центре веры Израиля:
Тебе дано видеть это… чтобы ты знал…
О, человек! сказано тебе, что — добро.
Он возвестил слово Свое Иакову, уставы Свои и суды Свои Израилю. Не сделал Он того никакому другому народу. Не тайно Я говорил, не в темном месте земли; не говорил Я племени Иакова: «напрасно ищете Меня». Я Господь, изрекающий правду, открывающий истину.Самая сердцевина веры, исповеданной Израилем, обращена к их ушам (резкая противоположность их глазам — «не видели вы никакого образа») как то, что следует слушать и на что обращать внимание: раскрытие реальности, одновременно пропозициональной и межличностной: «Слушай, Израиль, Господь Бог наш, есть Господь один; и люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею и всею крепостью твоею» (Втор. 6, 4–5; перевод автора).
Этот последний текст, хотя и не имеет параллелей, является одним из многих, которые, на мой взгляд, выбивают опору из–под странной идеи, что откровение в Библии личное, но не пропозициональное (подтекст таков, что пропозиции являются холодными и абстрактными, и в меньшей степени — личными или межличностными, что всегда казалось мне весьма нелогичным ввиду достаточно межличностного употребления слова «заявлять» [propose]). Сложно представить себе более пропозициональную форму высказывания, чем Втор. 6, 4, хотя контекст предлагает и других кандидатов (Втор. 4, 39, например, или Втор. 7, 9, или удостоверение личности Господа в Исх. 34, 6–7). Разве псалмы не изобилуют утверждениями откровения, вроде «Господня земля, и все, что наполняет ее» (Пс. 23, 1)? Да и книги пророков значительно оскудели бы, удали из них пропозициональные откровения реальности Господа. Нет, в Ветхом Завете мы слышим слово, которое провозглашает, утверждает, заявляет и постулирует в однозначных понятиях. Но как ясно дает понять плавный ход Втор. 6, 4–5, раскрытие реальности непосредственно обосновывает авторитет, в рамках которого могут процветать отношения и этика: «Господь есть… и люби…». Не существует дихотомии между заявлением и откликом. Это же справедливо в отношении частого повторения простого утверждения «Я Господь» в заповедях Лев. 17 — 26. Банальное наблюдение, что Божье откровение обычно является одновременно и изъявительным, и повелительным, не является менее истинным по причине своей банальности. Это не тот случай, где речь идет «скорее ораскрытой реальности, чемраскрытой моральности», но о раскрытой реальности, которая по своей природесодержит в себе раскрытую межличностную мораль.
Теперь эта знакомая комбинация приводит нас к заветномухарактеру
408
См. также размышления по этому поводу в Richard J. Mouw, 'Command for Grown–Ups'.
Сущность заветных отношений, отображенная в текстах Ветхого Завета, состоит в том, что они очевидно межличностные, а не механические, произвольные или слепые. Этот Бог действовал в этой истории ради блага этого народа. Отношения в целом основываются на постоянно утверждаемой реальности любви Господа, верности своим обетованиям, искупительной силе, милостивом терпении, провидении и защите. Утверждаемое на подобных реалиях, послушание Израиля заключается в рамки ответа любви, благодарности, хвалы и продолжающегося благословения. Израильтянин должен был чувствовать так: «Я делаю то, что хочет Яхве, потому что я также хочу этого больше всего. Наши отношения делают подобные решения и поведение естественным и радостным». По крайней мере, такова идеальная надежда завета. Более того, поскольку, как мы видели, авторитет — это одновременно источник и рамки свободы, послушание Божьему закону считается исполнением, удовлетворением, удовольствием и, на самом деле, признаком личной свободы:
буду ходить свободно, ибо я взыскал повелений Твоих;Заветное послушание во взаимоотношениях такому Богу является просто путем к жизни и повседневному существованию (Втор. 30, 11–20).
Более того, межличностный характер послушания Израиля означает, что оно далеко неслепое. Во–первых, в самом законе часто приводятся побудительные призывы, делающие послушание привлекательным. Согласуясь с моим определением авторитета, эти придаточные предложения обычно указывают на некую реальность(Бога, например, или истории, или жизни на земле) и затем заявляют: «Поскольку это так, вот авторитет, на основании которого вам сказано делать или не делать это». По сути, повествовательный костяк Торы (с ее ориентацией на прошлое и будущее) выдвигает следующий неявный пункт: авторитет всего этого закона покоится на реальности этого Бога и этой истории. И, во–вторых, послушание Израиля не является слепым, потому что оно на самом деле представлено как согласие,по крайней мере, по замыслу. В нескольких отрывках Израиль представлен как принимающий свободный, осмысленный и намеренный выбор подчиниться Богу как Господу завета, даже иногда перед лицом скептических отговорок (Исх. 24, 7; Втор. 5, 27–29; 26, 17; Нав. 24, 14–24). Другими словами, авторитет Господа — это авторитет, который был свободно избран Израилем и которому он добровольно подчинился, и это не слепое или рабское послушание произвольным повелениям. Зная свершившуюся историю, обещание Израиля повиноваться Господу могло быть оптимистическим (а наше не таково?), но оно точно не было слепым, по принуждению, или произвольным.
Мне кажется, это отвечает на категорическое утверждение Сирила Родда (Cyril Rodd) о том, что послушание авторитету не только является неадекватным основанием для этики, но, по сути, невозможно. Человек подчиняется авторитету исключительно добровольно (если только, конечно, авторитет не принимает формы принуждения, что в любом случае является этическим банкротством; и, следовательно, принудительное послушание высшей силе не является добровольным послушанием принятому авторитету). Но, судя по всему, Родд считает, что когда вы решаете подчиниться авторитету, ваш акт выбора учреждает ваш реальный авторитет, или, скорее, на деле ставит вас выше авторитета, которому вы подчиняетесь. Вы становитесь собственным авторитетом, когда избираете повиновение внешнему авторитету:
Я твердо убежден, что для мыслящих человеческих существ невозможен никакой внешний авторитет. Сколько бы они ни заявляли и ни верили, что подчиняются такому авторитету, в конечном итоге они сами принимают решение принять его как авторитет. Они выбирают, несмотря на внутренние нормы и ценности, приходящие из той культуры, в которой они воспитаны и которые повлияли на их решение. В конечном счете, мое собственное решение должно быть для меня решительным… Не может быть внешнего авторитета по отношению ко мне, только власть, которая навязывает себя мне. [409]
409
Rodd, Glimpses,p. 325.