Околдованная
Шрифт:
Еще более странно то, что я чувствую, что это должно отпугивать людей, но словно приветствует меня, гладя кожу, точно мягчайший шелк.
Добравшись до дна, всматриваюсь в открывшийся передо мной длинный проход. Вдалеке он изгибается, и лента магии исчезает за поворотом.
– Нерон?
Тишина.
Смотрю на лестницу, бросаю последний, полный сожаления взгляд на небо – и иду дальше.
Стены тут украшены резными изображениями деревьев, зверей, всадников. Они пляшут в свете факелов, среди зыбких теней. И поверх всего этого
Дальше по коридору изображения уступают место текстам. Буквы вроде слегка покачиваются, когда я смотрю на них; а сами слова – это заклинания. Написано… на латыни? Однако чем дольше я смотрю, тем четче понимаю, что это не совсем латынь.
Алфавит латинский, а вот язык – нет.
И знаю я это лишь потому, что могу прочесть то, что там написано.
Произношу вслух:
– …azkagu wek div’nusava. Ipis ip’nasava udugab…
«…связан и заключен. Хранить вечно…»
Одно из ближайших заклятий вспыхивает, пробужденное прочитанной строкой.
Глаза скользят дальше по тексту. Не знаю, что это за язык, но он – нечто иное, нечто из далекого-далекого прошлого, и от этого кровь моя отчего-то поет, а сердце трепещет.
Беспокойный зуд шевелится под кожей. То же самое я ощущаю, натыкаясь на провал в памяти. Чувствую себя вывернутой наизнанку.
Да, наверное, есть вещи, которые я не могу больше вспомнить, но есть и такие вещи, которые я необъяснимым образом знаю.
Латынь, например.
Латынь и, очевидно, этот странный язык.
Хочу задержаться здесь, прочитать все заклинание, просто чтобы покатать слова на языке, ощутить их вкус. Они… пробуждают во мне какие-то дорогие, но не поддающиеся описанию эмоции, что-то такое, что испытываешь только во сне.
Но чем дольше я стою, тем беспокойнее вертится вокруг меня синяя магия. Я уже чувствую присутствие того, кому она принадлежит, и он манит меня к себе.
Отвожу взгляд от стены и иду дальше.
Узкий коридор приводит меня в помещение размером с мою квартиру, уже освещенное факелами.
Комната сверху донизу украшена письменами и изображениями фантастических животных. Вижу грифонов и оленей, чьи рога превращаются в ветви соседних деревьев. Но всю эту красоту я удостаиваю лишь мимолетного взгляда.
Потому что все мое внимание поглощает то, что лежит в центре комнаты.
Нерон развалился на массивной беломраморной плите, покрытой замысловатой резьбой так, что камень напоминает массивный древесный ствол. Феи, которые, несомненно, сотворили это, приложили немало усилий, чтобы передать текстуру коры и даже годовые кольца на срезе.
След магии обрывается здесь, исчезает, нырнув в тянущийся по всей длине камня шов.
Это не просто глыба, стилизованная под рухнувшее дерево.
Это саркофаг,
И все же… тут есть что-то живое. Что-то, что лежит в каменном гробу под Нероном.
Думаю об этом, чувствуя, как нарастает в душе ужас. Что бы ни находилось внутри гроба, оно достаточно живо, чтобы взывать ко мне.
Сколько же времени оно заключено там?
Моя царица…
Вся кожа покрывается мурашками. Здесь, в этой комнате, голос звучит намного громче, намного интимнее.
Наконец-то ты пришла…
Только теперь я осознаю, что голос обращается ко мне не по-английски. Я просто понимаю его. Понимаю так хорошо, что мне и в голову не приходило усомниться, на каком языке он говорит. Но теперь понимаю, что язык этот, вероятно, тот же, что и у надписей на стенах.
Темно-синяя магия подталкивает меня, прерывая мысли, увлекая к саркофагу.
Меня пробирает озноб, когда я, вопреки собственному желанию, снова смотрю на гроб. И, опять-таки вопреки себе, делаю шаг ближе.
Нерон встает и спрыгивает с крышки гладкого мраморного прямоугольника, на котором начертаны еще несколько строк, хотя с того места, где я стою, разобрать их трудно. Нити заклинаний опутывают весь саркофаг, призрачно мерцая в свете факелов.
Количество чар само по себе выглядит чрезмерным, но я ведь не знаю, что за сущность заключена в саркофаге, знаю лишь, что она, скованная всеми этими заклятьями, таки заманила меня сюда.
Облизываю пересохшие губы. Мои опасения усиливаются. Но я делаю еще шаг, подступая вплотную к гробу, и смотрю на крышку.
Провожу пальцами по резным письменам, кропотливо нанесенным кем-то на камень. Одного моего прикосновения оказывается достаточно, чтобы развязать узел заклятий. Нити лопаются и распутываются, порыв освобожденной магии развевает мои волосы, заставляет пламя факелов дико плясать, а потом затихает.
Очерчиваю пальцем бороздки букв, и губы мои шевелятся, рождая слова:
– Zoginutasa vaksasava vexvava ozakosa pesaguva ekawabiw di’nasava.
«Ради любви своих богов, остерегайся меня».
Ниже значится имя.
NU’SUWNUSAVUVA MEMNON.
«Мемнон Проклятый».
Противоречивые эмоции бурлят во мне, как песок, поднятый приливом. Страх, предвкушение, желание.
Императрица…
Больше всего на свете мне хочется сейчас открыть гроб. Это противоречит всякому здравому смыслу и рациональному мышлению, но, опять-таки, большая часть сегодняшнего дня противоречила здравому смыслу и рациональному мышлению. Так зачем же сейчас нарушать традицию?