Околдованная
Шрифт:
— Она невероятно мала и слаба.
— Ударь ее по заднице, глупая курица! — Это был голос Ханны. — Сунь ей в рот палец!
«О ком это они говорят?» — удивилась Силье. Теплая рука гладила ее лоб. Голос Тенгеля. Низкий и невнятный.
— Силье, Силье, вернись ко мне!
Она отчаянно старалась сказать ему, что жива, но не могла… Слабый крик. Да? Нет, он кричал гораздо сильнее. Призрак
Новорожденный ребенок? Ее и Тенгеля маленькая девочка?
— Такая маленькая, — сказала соседка-крестьянка. — Это маленькое существо ни за что не выживет.
Наконец, у Силье оказалось столько сил, что она могла открыть глаза. Все было, как в тумане.
— Тенгель, — прошептала она.
— Боже, благодарю тебя, — услышала она его голос. Его руки нежно погладили ей голову.
Она желала посмотреть на ребенка и в то же время боялась этого. Не решалась. Сначала она должна была окрепнуть.
— Ханна дала мне что-то, — сказала она. — Это подействовало сразу.
— Ну да, не сразу. Ты после этого еще немало боролась за жизнь.
Она подумала над этим.
— Мне было больно. Это утомило меня.
— Я охотно в это верю.
Ханна, сидевшая на треногом табурете у очага и похожая на хищного зверя перед прыжком, повернула голову.
— Твоя жена не роженица, Тенгель.
— Ты имеешь в виду… что это последний ребенок? — Спросил он.
— Так должно бы быть, — усмехнулась старуха. — Но ты же не сможешь держаться в стороне.
Силье и Тенгель обменялись взглядом, пытаясь спрятать улыбку. Силье видела, что у него в глазах были слезы, этого она никогда раньше у него не замечала.
— Я вижу здесь в огне удивительные вещи, — сказала вдруг Ханна. — Из вашего рода выйдут…
— Что же? — спросил Тенгель, когда она замолчала. — Злое наследие… будет ли оно и дальше передаваться?
— Оно тоже. Оно тоже. Но есть другие любопытные вещи. Ты как-то спросила, могу ли я видеть твое будущее, Силье. Теперь я вижу его. Люди Льда — это вы. Вы и никто другие.
— Но это не так, — возразил Тенгель. — Всех в долине называют Людьми Льда.
Ханна засмеялась.
— Это так, как я говорю. От детей, которых ты воспитаешь, Силье, придет огромная
— Аллею? — спросила Силье. — Нет, это невозможно.
Ханна забыла о них и уставилась на тлеющие угли очага. Тенгель поднялся и взял у крестьянки из рук завернутого ребенка.
— Хочешь на нее взглянуть? — спросил он. В его голосе чувствовалась гордость отца.
— За этого ребенка можешь не бояться, — услышала она голос Ханны. — Он не имеет силы.
Силье вздохнула с облегчением. Она посмотрела вверх и испугалась — маленькая девочка выглядела жалкой и синеватой.
— Она… прелестна, — сказала она не очень искренне. — А волосы у нее будут рыжими?
— Я полагаю, не более, чем у тебя, — улыбнулся Тенгель.
«Он уже любит ребенка, — изумленно подумала она. Он, который не хотел его. А я, так упорно боровшаяся за него, у меня еще нет сил ничего чувствовать».
— Как вы ее назовете? — спросила другая крестьянка, находившаяся поодаль.
Она явно не осмеливалась приближаться к Ханне. Силье увидела, что старуха, рывшаяся в углях, прекратила свое занятие.
— Она такая маленькая и жалкая, — начал Тенгель. — Это заставляет меня думать о Даге, которого ты нашла в лесу. Ты собиралась назвать ребенка Лив, если бы это была девочка. Ты помнишь это?
— Да, я это помню.
Плечи Ханны слегка опустились. Тенгель продолжал:
— Поэтому я бы хотел назвать ее Лив.
— Лив — это хорошо. Но я хочу дать ей двойное имя, какое часто получают другие.
Страшилище у очага затаило дыхание.
— Я хочу назвать ее Лив Ханна, — твердо сказала Силье.
Тенгель посмотрел на нее почти испуганно. Но она повторила звучным голосом:
— Ее имя будет Лив Ханна.
Страшилище у очага начало усердно ворошить угли. С ее губ слетела странная, пронзительно звучавшая песня. Что это было, Силье не могла определить. Заклинание, колдовство? Ей слышались в этом пении гордость и радость старой, одинокой, отверженной женщины. В заклинаниях говорилось, видимо, о ребенке, но не было в этом странном, языческом песнопении ничего злобного.