Околдованные любовью

Куксон Кэтрин

Тилли было странно слышать, что мистер Бургесс называет такой огромный дом тесным мирком. Однако девушка догадывалась, что он имел в виду.

— Ты прочитала книгу, которую я тебе дал? — понизил голос учитель.

— Да. Но… я не все поняла.

— Поймешь, когда перечитаешь еще раз.

— В книге одно противоречит другому, нет связанного рассказа.

— Ну, сейчас тебе рано судить. Вольтер рассказывает в ней о жизни. Я дал тебе эту книгу, чтобы познакомить с лучшим образцом литературы, пусть и сложным для понимания.

Теперь ты постепенно сможешь как бы спускаться по ступеням к тому, что попроще, поэтому будешь понимать легче.

Чтение давалось ей с трудом, но ей нравилось слушать мистера Бургесса, от которого она многое узнала. Учитель даже подарил ей две книги. Но Тилли могла читать только ночью при свече. Они довольно скоро закончились, потому что ей выдавали по свече на неделю. Однако девушка быстро нашла выход из положения. Она собирала огарки, перетапливала и внутрь закладывала фитиль. Днем раскрыть книгу Тилли не осмеливалась: в любую минуту могла войти мисс Прайс. Зато она могла, не опасаясь вопросов, наблюдать за занятиями детей, даже иногда оставалась послушать урок мистера Бургесса.

Хозяйка целый день пребывала в расстроенных чувствах. Тилли определяла это по суете в ее спальне. Миссис Сопвит рассталась с кушеткой, на которой раньше проводила дни, и улеглась в постель. К восьми часам мистер Сопвит домой еще не вернулся. За ужином девушка узнала еще кое-что о хозяине, но открытие не обрадовало ее. Разговор завела Эми Стайлс.

— Чтобы съездить в Ньюкасл и вернуться, не требуется столько времени. Зная, в каком состоянии мадам, следовало бы сразу вернуться домой.

— Какая именно мадам? Какая из двух? — раздались голоса и смешки.

— Вот именно, какая, — заметил главный садовник Фрэнк Саммерс. — Та мадам шлюха, самая настоящая шлюха, и место ей на причале в Шильдсе.

— Зато она так важничает и строит из себя неизвестно что, — снова вступила в разговор Эми Стайлс. — Одному Богу известно, как она осмеливается являться сюда и навещать хозяйку. Нахалка, каких поискать; да, бесстыжая нахалка и больше ничего. Слуги Майтонов рассказывают, что она обращается с ними по-свински, просто за людей не считает. И еще говорят, — Эми окинула взглядом всех сидящих за столом, — говорят, что старик в курсе дела.

— Откуда тебе это известно? — Филлис пристально посмотрела на Эми.

— Да уж, известно. Наш Вилли знаком с Пегги Фрост, которая там заведует кладовой. Так вот, она думает, что старик немного чокнутый, но себе на уме. За столом называет ее «моя дорогая», «моя милая». А она целует его в голову и рассказывает что-нибудь смешное, чтобы его развеселить, а он смеется заливается.

— Ты много знаешь, да, очень много, — закивала головой Филлис Коутс, в голосе ее явственно чувствовалась насмешка.

— Не смейся, я знаю, что говорю. Ходят слухи, что у нее на крючке кто-то еще, а наш хозяин на вторых ролях.

— Надо же такое сказать, — тряхнула головой

Филлис Коутс. — Ты столько всего слышишь, Эми, просто ужас. Знаете, — она оглядела всех и, указывая на Эми, продолжала, — ей нужно книжки писать, у нее воображение богатое.

Послышался смех, который стих, когда заговорила кухарка:

— Ну, довольно. Пусть те, что наверху, устраивают свои дела, как хотят. Давайте займемся своими. Сегодня суббота, конец месяца, пора подводить итог. — Она вдруг спохватилась и покосилась на Тилли.

— Ты закончила?

— Да, миссис Брэккетт.

— Тогда можешь идти.

— Почему вдруг она должна уходить?

Все обернулись к Филлис Коутс.

— Она здесь уже два месяца, и ей причитается доля, соответствующая ее положению.

Последовало продолжительное молчание. Потом кухарка буркнула: «Это будет мелочь».

— И мелочь сгодится, на дороге не валяется. — Филлис улыбнулась Тилли и остановила ее, когда девушка собралась уходить.

Дальнейшее показалось Тилли каким-то странным сном. Кухарка поставила на стол ящичек с серебром и медью. Высыпав монеты на стол, она разровняла их руками, извлекла из кармана фартука записную книжку. Послюнявив палец, она перелистала несколько страниц.

— Удалось сэкономить при расчетах: с бакалейщиком и мясником — двадцать пять шиллингов; с торговцами рыбой и дичью — восемнадцать шиллингов и девять пенсов; с мельником — два фунта семь шиллингов и четыре пенса, — она подняла голову и огляделась. — Это с учетом того, что теперь нужно выкладывать миссис Лукас пенс вместо трех фартингов, как в прошлый месяц. Не знаю, почему она должна снимать «сливки».

— Я тоже не понимаю. Они с мисс Прайс и без того неплохо руки греют. Можете мне поверить: три бутылки с каждой дюжины. Как вам это нравится?

— Не надо мне ничего говорить. Я не глухая, не слепая и не вчера родилась, — отрезала кухарка и продолжала: — Теперь яйца, овощи и фрукты, что отправлялись на рынок. В этом месяце мы с этого имеем совсем неплохо: восемь фунтов два шиллинга и шесть пенсов. — За столом одобрительно закивали.

Кухарка послюнила карандаш и принялась за подсчеты. После долгих вычислений объявила: «Выходит двенадцать фунтов, тринадцать шиллингов и семь пенсов».

— Это все?

— Да, все, — с нажимом проговорила кухарка, глядя на Роберта Саймса.

— Боже мой! Раньше Прайс получала столько со счета за вино.

— Мало ли что. Когда-то и у нас дела шли неплохо. Теперь поместье не то, что в прежние времена. — Двойной подбородок кухарки уперся в накрахмаленный воротничок ее ситцевого форменного платья. Раздались негромкие возгласы: «Да! Да?»

— Теперь начнем делить, — миссис Брэккетт отделила медь от серебра. — Тебе, Роберт, три и пять, — она подвинула лакею три фунта пять шиллингов. — Мне столько же, — извлекла из кучки монет еще три фунта пять шиллингов.