Окончательная реальность
Шрифт:
Скот расчесал бакенбарды. Осторожно подошел к зеркалу и постоял, задумчиво глядя на отражение: «Боже мой, как я постарел», – подумалось ему. Шел 1997 год. За окном стояла противная московская осень.
С утра в ванной Скот обнаружил, что в паху опять появились оранжевые прыщи. Много лет прошло, а надо же, появлялись опять и опять.
Намазывая ранки густым слоем специального крема, Скот думал: «Зачем я мучил бедную овечку? Неужели нельзя было как-то по-другому? Молодчина Майгис – облил „Данаю“ серной кислотой и навек прославился. А тут? Мало того, что после акта с непроверенным по разгильдяйству галериста животным – эти постоянные рецидивы, – Скот ощупал
Скот полистал записную книжку: светские репортеры, ветеринарные врачи, поставщики французских вин и элитарных туруслуг, коллекционеры. Как же мало людей, которые действительно могут повлиять на судьбу художника! Скот продолжал листать блокнот. Галерея АСТ. Хорошая галерея, но Арбат Салахович Телин, ее бессменный руководитель, увлекся политикой, выставляет «новых кукрыниксов». Нет, не годится! Может быть, «Большой Икс»? Симпатичные ребята в коротких штанишках – но Скот и так на них работает. Что нового эти специалисты из «БХ» смогут предложить его мятущемуся духу? Разве только очередной, переливающийся веселыми огоньками бегущей строки ошейник, спизженный один в один у Дженни Хольцер. Довольно! Он кто угодно, только не имитатор. Хватит и того, что они заставляли его – Скота – копировать Кателлана и Мьюика, принуждая лепить из воска Штефи Граф в гинекологическом кресле. Хотя, конечно, грех жаловаться – проект оказался удачным.
После успеха восковой Штефи Скота пригласили преподавать. Он решил попробовать. Шеф Российской академии живописи, ваяния и зодчества скульптор Зурабов предложил художнику кафедру современного акционизма. Зурабов считался скульптором старой школы. Он ваял еще для Каминского, устанавливая памятники в городах Западной России. Когда стена рухнула, многим показалось, что блестящая карьера прервется. Но нет. На деньги одного богатого спонсора, любителя чеканки из Кутаиси, он соорудил и подарил только что переименованному в Стар-Город Петербургу исполинскую фигуру Ван Хельсинга. Великий борец с упырями тяжело опирается на осиновый кол из нержавеющей стали, а в поднятой руке держит арбалет, заряженный серебряной стрелой. Стометровая статуя понравилась Андропову. Ее установили напротив Зимнего дворца, использовав в качестве постамента крейсер «Аврора», когда-то совершивший роковой выстрел.
Само собой, дела у Зурабова в объединенной России пошли хорошо. Являясь разносторонним человеком, он привечал в своей академии не только классиков, но и молодых. Так получил приглашение Скот. Однако случилась неприятность. На одном из семинаров умер мальчик. Несчастный случай – бедняга отравился какашками, выполняя несложное задание по основам акционизма. Зурабов вызвал Скота и сообщил, что курс придется закрыть. «Здесь академия ваяния, а не воняния», – пошутил скульптор, и в качестве компенсации предложил неудавшемуся педагогу персональную выставку в одном из своих многочисленных музеев.
Выставка имела успех. А что толку? Серьезное искусство в России покупали только коллекционеры. Цены на нефть к концу ХХ века опустились ниже некуда. Богатые русские по-серьезному вкладывались только в проверенную антикварную живопись: импрессионисты, 20-е годы, кое-что из 60-х – всё! Культурная жизнь, бившая ключом и поражавшая размахом в первые после объединения годы, понемногу затихла. Обуржуазившаяся, сытая Россия откатилась на далекую периферию мирового
Настоящий подъем царил в Берлине. Вот где наступил подлинный Ренессанс!
После бурных реформ второй половины 80-х, Приватизации и Беспредела к власти пришел оберштурмбанфюрер СС в отставке Герхардт. Он победил на свободных выборах 1991 года, получив огромную поддержку. Даже Коль вынужден был признать, что политика суровой демократии и правовой дисциплины – правильная политика. Борьба с экономической и политической олигофренией, царившей в стране в лихие 80-е, стала главной целью нового правительства.
С политическими олигофренами разобрались быстро. Большинство из них вступили в правящую партию, а те, кто не понял особенности момента, отправились в отставку. Сложнее приходилось с экономическими олигофренами. Эти никак не хотели добровольно отдавать наворованную во время приватизации собственность. Более того, будучи хитрыми и изворотливыми, они коррумпировали даже новое правительство, пролезли в Рейхстаг, в силовые структуры. Влияние олигофренов, словно раковая опухоль, мешало выстроить нормальное здоровое современное государство. В какой-то момент казалось, что Герхардт не справится, что и его обманут, подкупят, обведут вокруг пальца зловредные олигофрены. Не тут-то было.
Не из таковских оказался новый канцлер. Здоровенный, высокий красавец, с орлиным носом и густыми бровями, он сам кого хочешь мог обвести вокруг чего угодно. Вовремя поняв, что старыми методами бороться с олигофренами бесполезно, он все тщательно спланировал, обдумал и нанес решительный удар.
На поверку олигофрены оказались жалкими, малодушными и трусливыми слабаками. Выяснилось, что кроме денег их ничего не интересует. Что поделаешь – малообратимое недоразвитие психической и, в первую очередь, интеллектуальной деятельности, связанное с врожденной особенностью головного мозга. Правда, нашлись и такие, чья эмоционально-волевая сфера осталась не затронута олигофренической патологией. Эти собирались идти до конца. Пришлось сажать – суровая демократия есть суровая демократия. В любом случае с олигофреническим капитализмом надо было заканчивать.
После завершения борьбы с олигофренами сами олигофрены поумнели. Перестали грабить народ, начали исправно платить налоги. Их неоценимый опыт в экономических аферах оказался востребован во внешней торговле, многие даже консультировали членов правительства. Если случались приступы малоумия, приглашали докторов. И, в общем, дело шло. Экономический подъем начинался невероятный!
Благодаря умной внешней политике Герхардта цены на нефть неуклонно снижались и к 1998 году достигли минимальных значений. Промышленный рост измерялся двузначными цифрами, Германия вновь становилась великой державой. Берлин процветал. Поскольку олигофренам денег девать было некуда (в политику вкладывать запрещено, инвестиционными вопросами в любой компании занимается спецпредставитель администрации Герхардта), ребята тратились на искусство.
В каждом мало-мальски приличном берлинском ресторане появилась инсталляция. Ночные клубы превратились в восхитительные необарочные храмы. Лучшие художники расписывали переговорные залы ведущих корпораций. Что происходило в замках олигофренов, разбросанных по альпийским просторам, Скот и представить не мог.
Чтобы считаться настоящим олигофреном в эти тучные годы, надо было иметь ярдов десять. Имбецил весил от ста миллионов, а сколько еще мелких идиотиков, не знающих, куда потратить свои баблосы…