Окопная правда чеченской войны

Волынец Алексей Николаевич

Тем временем, на экране пасмурный Грозный. Бородатое и злое мужичье скалит и клацает золочеными зубами. Целует автомат Калашникова. Ревет похлеще медведя. Стонет и кричит: «Аллах Акбар» и «Родина или смерть». Кто-то смачно плюнул или сморкнулся в объектив камеры. На стекле появились капельки. Стоп. В небе парит полотно с изображением генерала Дудаева. Под ним куцая трибуна. Обгорелый полевой командир Салман Радуев кричит в микрофон: «Хасбулатов, Автурханов, Завгаев и вы — русские подонки, вы будете жестоко наказаны, клянусь Аллахом. Да.» Рядом с ним, стоит друг президента Ельцина — Аслан Масхадов. Настроение у Масхадова отличное, уши розовые. Улыбается. Чуть-чуть левее от него суперубийца Шамиль Басаев. Он доволен тоже. Банда в сборе.

Свирепые абреки, одетые с нуля в турецкую полевую форму браво маршируют по лужам. Стреляют, ломают руками доски

и кирпичи, танцуют агрессивные зикры. Все это снято очень правильными ракурсами и смотрится впечатляюще. Моя домохозяйка, у которой я снимаю угол, умная и интеллигентная женщина глядит на это с нескрываемым ужасом. «Боже, что это такое. Да как так можно. Ужас. Это где?». «Это чеченские абреки. Это у нас в России.» — отвечаю я. Она просит меня переключить канал. Но я не хочу и тяну время. Лично мне приятно смотреть на этих живых варваров, как приятно смотреть на орлов генерала Младича или амигос Фиделя. Их, к сожалению, по телевизору почти не показывают. Нельзя. Это дурной пример, раз. А во-вторых, они враги хозяев, т. е. американцев. А это вообще оспаривать нельзя. Сюжет завершается. На экране появляется цветущий комментатор НТВ Таня Миткова. Она итожит все показанное своей фирменной «гениальной» фразой: «Вот так наши сограждане в отдельных субъектах федерации отмечают новые праздники». Богемной москвичке хорошо и очень весело в теплой останкинской студии. Рот до ушей. Ее коллеге по НТВ, спецкору Лене Масюк, недавно тоже было очень весело. Она любила общаться с полевыми чеченскими командирами и желать им приятной охоты. Она любила брать показания у пленных русских солдат. «А скажите, вас пытают? А что вы едите? А как» вы спите?» Такие вопросы она посылала на дно зиндана, где умирали наши ребята. Сука! Что еще можно сказать. Весной этого года Лену похитили. Она пробыла в плену более 3-х месяцев. Её выкупили руководители родного канала за несколько тысяч долларов. После этого Лена перестала улыбаться. Она назвала руководство Чечни бандитами и сказала, что за похищениями людей в республике стоят именно они. Друг Ельцина — Масхадов, друг «Новой газеты» — Арсланов, друг Степашина — Шамиль Басаев. Сейчас Лена Масюк ведет свои репортажи из гордого Ирака. Пока не улыбается. Её коллега Таня Миткова после людоедских сюжетов улыбается во всю ширь. Сука! Что ещё можно сказать.

Тем временем она продолжает: «Наш следующий сюжет посвящается образованию в Москве Союза ветеранов Чечни». На экране появляются веселые и довольные, сытые и милые лица русских капитанов и майоров. Они мирно сидят за столом. На нем стоит самовар, узорчатые чашечки, тортик. Блестят ложечки. Ребята тонизируют организм и балагурят. И в том и в этом сюжете на экране солдаты бывшей единой Советской Армии. Но какая пропасть между ними. Одни: победители, чеченцы, абреки; в промозглую погоду маршируют в обнимку с автоматами; стреляют; орут, что русские будут наказаны. Другие: проигравшие: русские; чухраи, забились в столичную теплушку, млеют у самовара и торчат лицезрея друг-друга. Человек, комментирующий сюжет, сообщает интересную новость. «Сегодня они впервые решились одеть награды за Чеченскую кампанию». А это вообще не поддается никакой логике. Солдаты великой страны и армии боятся носить честно заработанные ордена и медали. А если и решаются, то показывают их друг-дружке и самовару. Действительно наступил разгром. «Что значит проиграть войну? Это значит стыдиться наград». Гитлеровским офицерам в советских лагерях Сталин разрешил носить боевые награды. Немцы носили свои кресты, несмотря на всю ненависть, которую испытывали к ним победители. Сегодня русские офицеры стесняются или боятся носить свои награды в России. Такого позора в истории Русской армии еще не бывало.

Из группы мордатых мужиков, камера выбирает самого щуплого и непрезентабельного лоха. С ним начинают беседовать. Судя по буквам внизу экрана, лох — это майор в штатском. Вопрос: «Вы участвовали в том памятном штурме. Почему так случилось?» Ответ. «Да, но понимаете, когда мы туда выдвигались, то нам сказали, что там только женщины, дети и Дудаев… Ну а потом, мы увидели что…» Лох в точности повторяет версию моего знакомого Кости Н. Они надеялись на теплые женские сердца. За это им дали 15 миллионов рублей. Нет они даже не лохи, они глупые пижоны.

Вопрос. «Чем вы собираетесь заняться?» Ответ: «Мы создадим фонд, получим льготы, будем делать бизнес; потом, когда разбогатеем, поможем ветеранам Чеченской войны». Именно это и произносит горе-майор. Все это уже было, не так ли. Были афганские

фонды, были льготы, были разборки, были трупы. А безногих людей в камуфляже, просящих милостыню в метро меньше не стало. Даже наоборот. О провинции лучше вообще не говорить. Там инвалиды кавказской войны выбрасываются из окон от отчаяния и ненужности. Чечены создали страшную и дикую армию Джохара, рвут русские вокзалы, облагают данью русских торгашей, хапают заложников со всего мира. Русские создают кормушки, думая, что Родине они уже послужили, теперь можно отползти к корыту, и почавкать там остатками, которые им оставляют другие, более крутые ребята. Такова наша с вами черная реальность. Глядя на этих фондовых офицеров (теперь у нас есть и такие), я начинаю верить американским феминисткам, которые говорят, что этих мужчин бог сделал только потому, что вибратором неудобно косить лужайки.

Резюме. Что есть армия России? Есть бездарный Верховный, белобилетчик и нарцисс, которому «насрать и на правительство, и на армию. Он хочет быть…» (Коржаков). Под ним уютно лежит министр обороны Сергеев, который согласился быть им, т. к. в апреле 1998 года подаст в отставку. Это сказал он сам. Под ним воры — генералы. А у них есть абреки и чухраи. Осколки великой армии.

Абреки больше похожи на армию. Но, мы все-таки живем в конце XX века. И как, точно сказал командир Лимонов: «У варваров нет армий. У варваров есть орды». А вокруг них бродят стервятники-шакалы типа: Павла Чухрая, Тани Митковой, Никиты Михалкова, Лены Масюк и пр. Они с натуры рисуют мрачные картины и несут их в массы. Пипл хавает.

Майкл Эйр

Будни работорговли

«Лимонка» № 231 октябрь 2003

Человек, сильно хромая, подошел к столу и сел. Я давно ждал момента. Наконец-то он представился и я решил этим воспользоваться.

«Омар, расскажи, как ты был рабом?» — задал я естественным голосом страшный вопрос.

Сутулый, высокий и тощий, он посмотрел на меня безучастно и заговорил спокойным отрешенным голосом, как будто речь шла о самых обыденных вещах.

«Ты знаешь, прошлым летом к нам приехали эти полячки. Черт же их в Дагестан принес. Да еще в такое время. И ведь предупреждали же. Ну а мне, значит, и Магомеду (ну ты его знаешь) директор института поручил культпрограмму организовать. Ну, в Дербент их свозили. А им в горы захотелось. Мол, говорят, быть здесь и в горах не побывать нельзя. Мы и решили в Гуниб поехать. Места там отличные…»

Омар замолк и поджал губы. По-моему, он до сих пор проигрывал в мозгу ту ситуацию и проклинал себя за роковое решение.

«А дальше все просто», — продолжал он, — «На горной дороге, не доезжая до Гуниба километров восемь, нашей «шестерке» дорогу перегородили УАЗиком. Вытащили нас, под дулами автоматов связали и в багажник запихали. Их человек десять было, вряд ли больше. По речи их понял — аварцы. Полячки визжать было начали, но им быстро рты заткнули. Я не сопротивлялся. Что толку. Оружия нет, а так по-любому пристрелят.

Привезли в аул какой-то, в подвале заперли и не кормили два дня. Потом повезли в город. Уже другие люди. Я понял, что продали. Эти — новые — лакцы были. Держали в Буйнакске, в подвале жилого дома. Нас не разделили, всех четверых в одном подвале так и держали. Ведро дали, чтоб на пол не срали. Кормили бурдой, но есть можно было. Одна полячка психовала, орала, что она видный ученый, что ее их президент награждал. Ну бандиты прикладами ее успокаивали. Ну, а вторая ничего — держалась.

В Буйнакске мы не долго пробыли. Лакцы боялись в городе людей держать и продали даргинцам — ваххабитам в Карамахи. Опять через весь Дагестан в машинах повезли. В одной из них полковник милиции сидел (настоящий — отвечаю). Это чтобы на блокпостах не проверяли.

Из Карамахи я уж и выбраться не надеялся. Но ты же знаешь, война началась. Уже под Ботлихом бои шли. Вахи поняли, что их аулы на днях обложат и, чтобы за нас хоть что-то получить, чеченцам поскорее продали. В Урус-Мартан. Вот так мы в Чечню попали. Чеченцы за всех четверых выкуп получить хотели. Они знали, что мать Магомеда — известный человек в республике, и назначили за него цену — 150 тысяч долларов. Ну, у меня таких денег нет, поэтому в Махачкалу сообщили, что отпустят за 50 тысяч долларов. Полячки тут же с нами в яме сидели. Чечены за них много хотели, думали польское правительство выкупать их будет.