«Окопная правда» Вермахта

Краут Джерри

Для без малого двадцати миллионов человек, прошедших через вермахт за годы Второй мировой войны, первая встреча с солдатской действительностью происходила именно в центре начальной подготовки, где их обследовали, отбирали и распределяли по службам. По сравнению с американской армией немецкие методы отбора и распределения казались ненаучными и грубыми. Подавляющее большинство новобранцев не проходило ни письменного тестирования, ни проверки технических способностей, и все ограничивалось лишь медицинским осмотром. Однако во время таких осмотров офицеры, проводившие их, беседовали с новобранцами, чтобы получить представление о характере каждого человека и при необходимости отсеять тех, кто не подходил по умственному развитию. Поскольку вермахт больше заботил характер (такие качества, как сила воли, умственная выносливость, смелость, верность, самостоятельность и послушание), нежели склонность к тем или иным видам деятельности, принятые в нем методики

были в меньшей степени направлены на определение умственных или технических способностей и в большей степени — на личность новобранца, поведение, манеру держать себя и способность справляться с трудностями.

Мартин Пеппель утверждал, что «из них [психологических тестов] делали настоящее представление, хоть они на самом деле и были довольно просты», но Альфред Вессель, первоначально надеявшийся попасть в люфтваффе, вспоминал о них более подробно. «Мы должны были выполнить физические упражнения, произвести вычисления, написать сочинение и диктант, — вспоминал он. — А затем произошло самое интересное: нас провезли на автобусе через город [Оснабрюк] и отвели в дом. Там нас провели через все здание в подвал, из подвала на лифте отвезли на чердак и повели из помещения в помещение. Потом мы вновь отправились на лифте в подвал. Потом нам стали задавать вопросы. Дело происходило в подвале, в темном помещении без окон… «Сейчас вы находитесь здесь. Вот компас. Как вы думаете, в каком направлении отсюда находится церковь Святого Петра? И где вы видели то-то и то-то?» и так далее. Совершенно не подготовленные к такому обороту Вессель и его товарищи вынуждены были действовать и реагировать с предельной быстротой и точностью. Как оказалось, в этом и заключался смысл испытания. Офицеров интересовали не столько ответы на вопросы, сколько качества, проявленные при этом людьми, вынужденными быстро принимать решения в запутанных и сбивающих с толку условиях.

Для пехотинца процесс начальной подготовки обозначал первый шаг на пути превращения невоенного человека в солдата. Для большинства это был трудный шаг, и многие страдали от тоски по дому, одиночества и смущения. Человек, вырванный из семейной обстановки и поставленный в положение, в котором его индивидуальность и собственная значимость подвергаются испытаниям в новых условиях, испытывает серьезное психическое и психологическое напряжение. «На часах — десять, — писал в своем дневнике Рудольф Хальбей, находясь в центре боевой подготовки в ноябре 1942 года. — Завтра рано утром в это же время мамы здесь уже не будет… Странно думать об этом последнем свидании! Печально и похоже на сон. Я буду сильным. Мама снова заплачет. Я обниму ее, она поцелует меня и прошепчет сдавленным от слез голосом: «Если молитвы способны помочь, то все будет в порядке». Я возьму ее любящие, беспокойные, натруженные руки в свои… Никаких слов. Последний поцелуй, и я останусь стоять один в ясной, холодной ноябрьской ночи». Пусть это и нервные переживания девятнадцатилетнего парня, однако они честно описывают тяжелые чувства, испытываемые многими молодыми новобранцами, впервые покинувшими свои дома и отправившимися в неизвестность. Для Хальбея, как и для многих других, неизвестность означала смерть: не пробыв солдатом и года, он погиб в России в октябре 1943-го.

Начальная подготовка хоть и была суровой, но имела вполне определенную цель. Она была призвана не наказывать новобранцев, а знакомить их с такими вещами, как обращение с оружием, тактика и дисциплина, а также привить им определенные коллективные ценности, привязанности и дух товарищества. В конечном итоге она была направлена на обеспечение управляемости войск и их мотивации на поле боя. Подготовка также должна была отточить инстинкты и навыки новобранцев, выработать рефлексы, научить выполнять отработанные действия в критических ситуациях и не в последнюю очередь внушить им привычку к повиновению — особенно полезное качество для солдата, ошеломленного и парализованного ужасом сражения. В идеале подготовка также способствовала формированию коллективной гордости, поскольку она связывала солдат в единое сплоченное подразделение и убеждала новобранцев в том, что они — настоящие солдаты, неотъемлемая часть могущественной организации. Как отмечал Ричард Холмс, поведение солдата на поле боя, а следовательно, и сплоченность, и боевая эффективность армии, в значительной степени зависит от его подготовки. И мало найдется армий, подготовка которых была бы такой же эффективной, как в вермахте. Необыкновенная спаянность и боевая работа немецкой армии и ее способность раз за разом сколачивать соединения заново из разгромленных остатков и эффективно их применять в значительной мере обусловлены длительной, продуманной и непрерывной подготовкой пехотинцев.

Во всех войнах. сражаются юноши, потому что только молодым хватает физической выносливости и чувства собственной неуязвимости, чтобы вытерпеть тяготы боевых действий. И в этом отношении у вермахта было решающее преимущество, поскольку

к началу войны многие молодые немцы уже получили серьезную полувоенную подготовку в Организации гитлеровской молодежи («Гитлерюгенд») и Имперской службе труда («Райхсарбайтдинст», или РАД). «Вскоре после прихода нацистов к власти, — вспоминал Мартин Пеппель, — я перешел из католической бойскаутской организации… в «Гитлерюгенд» и был принят в отделение «Юнгфольк» [для мальчиков в возрасте от десяти до четырнадцати лет]… Годом позже меня назначили командиром патруля… Позднее, когда я отбывал… обязательную трудовую повинность в Донауверте, я увидел статью в иллюстрированном журнале о новых парашютных войсках… Вот это было дело по мне… Нечто, требующее присутствия духа, нечто особенное». Похожие воспоминания о полувоенном характере «Гитлерюгенда» с его походной атмосферой во время важных событий, вроде съездов в Нюрнберге, с его акцентом на верность и повиновение, с летними военными сборами и стремлением уничтожить межклассовые различия и создать преданный и спаянный коллектив сохранил и Альфонс Хек.

Фридрих Трупе вспоминал о возбуждении, охватившем его небольшой городок в горах Гарц в месяцы и годы после прихода к власти нацистов, и энтузиазм, особо направленный на мобилизацию молодежи. «Вы должны служить обществу, — подчеркивалось в призывах «Гитлерюгенда». — Жить одной жизнью с товарищами, быть сильным и готовым сражаться, преисполниться внутренней решимостью совершить великие поступки». Захваченный водоворотом эмоций, Групе со всем пылом следовал по пути, проложенному для большинства молодежи Германии: «Гитлерюгенд», Служба труда, вермахт. В апреле 1937 года он перешел из «Гитлерюгенда» в РАД, и полученный там опыт хорошо подготовил его к армейской службе: «Работа и жизнь в лагере [Службы труда] физически и психологически труднее, чем мы себе представляли. Рано утром, в 4 часа, мы встаем и отправляемся на длинный кросс и утреннюю зарядку, потом умывание, завтрак, церемония поднятия флага, а к 5 часам утра мы уже в рабочих спецовках маршируем с лопатой на плече к месту работы».

Подобным же образом перешел из «Гитлерюгенда» в Службу труда и Карл Фухс, описавший в своем письме к родителям похожую картину утомительного полувоенного распорядка дня:

«Каждое утро нам приходится вставать в пять часов. После подъема у нас есть пятнадцать минут на утреннюю гимнастику. За полтора часа я должен умыться, одеться и привести в порядок свое место. Мне очень трудно заправлять соломенный тюфяк так, как это положено делать в армии. Если постель заправлена неправильно, старший офицер просто сбрасывает ее на пол, и приходится начинать все сначала….

После приборки казармы мы получаем плотный завтрак из ржаного хлеба и кофе. В 6:30 начинается строевая подготовка. Она обычно продолжается до 9 часов… С 9 до 10 часов у нас идут классные занятия. После этого — второй завтрак и перекур. С 10:30 до 13:00 — снова строевая подготовка… Потом наступает время обеда. С 14:00 до 15:00 мы заняты уборкой территории… С 15:00 до 16:30 мы занимаемся физподгоговкой (в основном это пробежки по лесу), а потом наш день завершается новыми классными занятиями и пением. Ужин в 19:00».

Как показали и Групе, и Фухс, повседневная жизнь в Службе труда имела явно военизированный характер и была направлена не только на элементарную военную подготовку и развитие физической выносливости, но также и на воспитание характера, товарищества и сплоченности. Групе приводит доказательства идеализма, который пробудил во многих молодых немцах этот интенсивный процесс социализации, отмечая в своем дневнике в 1937 году:

«Это сообщество рабочих людей по-своему уникально. Мы, представители всех слоев общества, собрались здесь вместе, чтобы тяжким трудом добиться от почвы более обильного урожая…

Несмотря ни на что, возможно благодаря совместно переносимым тяготам, среди нас быстро росло чувство товарищества… Мы испытываем здесь то чувство, которое мы понимаем под национальным единением. И мы приводим в действие нашу идею национал-социализма: мы все едины в служении своему народу, никого не спрашивают о происхождении или классовой принадлежности, богат он или беден… Снобизм, классовое сознание, зависть и леность остаются в прошлом. Именно таков путь от «я» до «мы».

Учитывая тяжелый труд, а также интенсивную физическую и строевую подготовку, неудивительно, что, когда десятки тысяч молодых людей, прошедших через «Гитлерюгенд» и РАД, хлынули в учебные центры вермахта, они были, как правило, лучше подготовлены к тому, что ожидало их в дальнейшем, нежели их сверстники в Великобритании или США. Тем не менее интенсивность и реализм обучения, с которыми они сталкивались, нередко заставали врасплох даже самых подготовленных из них. «Они сразу же взялись за нас, — писал Зигфрид Кнаппе о своих военных инструкторах по строевой подготовке, — и дали нам понять, что, несмотря на опыт Службы труда, мы не умели не только маршировать, но и ходить. Потом они начали по-своему учить нас. Признать, что нас чему-то научили в РАД, было ниже их достоинства».