Окрайя
Шрифт:
И этот крик меня и разбудил. Я подскочил и осмотрелся. Лузая рядом не было. И никого в землянке не было. Через распахнутую дверь я видел свет. Так, значит, уже день...
– Ярл, - тихо сказал кто-то, - ляг.
Я резко обернулся...
Сьюгред! Она стояла рядом, на коленях. И снова повторила:
– Ярл!
Я улыбнулся и сказал:
– А, это ты, красавица!
Она насупилась, ответила:
– Так говорить нельзя. Я не твоя раба. Ляг, ярл.
Я лег. А она опустила ладонь на мой лоб и уже почти доброжелательно продолжала:
– Тебе нужно еще немного
– А что, я разве был болен?
– Да, очень. Ты ночью страшно кричал. Отец велел, чтобы все немедленно вышли отсюда и не слышали твоих криков.
– А что, - настороженно спросил я, - я кричал нечто такое, чего нельзя слышать другим?
– Нет, почему же, можно, - чуть слышно ответила Сьюгред.
– Мужчины часто так кричат, когда у них есть враг. И так и ты кричал, убить его грозил.
– Кого? Я называл, кого?!
– Да. Называл.
Мне стало жарко. Я думал, думал... А потом воскликнул:
– Но это ложь! Зачем мне убивать его? Он ведь и так уже убит!
– Но, значит, не тобой. Или не так, как ты того хотел.
Сказала - и смотрела на меня! Смотрела пристально! Тогда я медленно, как будто невзначай, отвел глаза. А Сьюгред продолжала:
– Сперва отец сильно разгневался. А после засмеялся и сказал, что он теперь все понял! Что Хальдер для того и призывал тебя, чтобы ты все рассказал, как есть, а он, отец, потом отомстил бы тебе за него, за своего сородича. И он отомстит! Но будет это честно, по закону - он вызовет тебя сражаться на мечах.
– Сегодня?
– Нет. Сегодня ты наш гость. А завтра - враг. И завтра он тебя убьет.
Я снова повернулся к Сьюгред, хотел было спросить: "А если я его убью?"... но почему-то промолчал. И просто так лежал, смотрел на Сьюгред, думал, что до чего же она красивая! А Хальдер... Неужели это правда, что Хальдер заманил меня? А что тогда Лузай?! И я спросил:
– А где мой человек?
– На берегу. Беседует с дружиной. И там же мой отец.
Ну что ж, подумал я, им есть о чем поговорить. Лузаю теперь нужно доказать, что он здесь ни при чем, что он был верен Хальдеру. А я буду молчать! Я ничего им не скажу, ибо теперь всякое мое слово они будут невольно воспринимать как мою лживую попытку оправдаться. Но этого не будет, нет! Я - ярл! А если и не ярл, то только по рождению, но по тому, как я уйду, я буду настоящим ярлом!
Подумав так, я сразу успокоился и, повернувшись к Сьюгред, сказал так:
– Все хорошо. Ступай.
Она не шелохнулась. Тогда я улыбнулся и сказал:
– Ступай, моя красавица! Я больше не держу тебя.
Она сказала:
– Глупый ты.
– Да, глупый, - согласился я.
– И потому ступай.
Она ушла. А я лежал. Я знал: завтра Торстайн убьет меня - ведь не зря же Хвакир так жутко, дико выл, когда мы расставались с ним - стоял на берегу, смотрел мне вслед и выл, и выл, и выл! Он, значит, знал, что меня ждет, он чуял, что замыслил Хальдер. Да и Белун, конечно, тоже это знал, но промолчал. И знал и Хрт! Но не остановил. А если это так, то, значит, я не просто ухожу, а по его велению. И я буду с мечом - это почетно. А каково было Щербатому? Его-то ведь сожгли! Конечно же, он проклинал
А! Что теперь! И я лежал и размышлял. И так я пролежал почти весь день. Никто меня не беспокоил. Было тихо. И на душе моей было легко и тихо. Я знал, что меня ждет, я приготовился. И мне, признаться, даже не терпелось: скорей бы день прошел, скорей бы миновала ночь, а там - в мечи и в тьму! А там - в неведомую, но, как говорят, счастливую страну! Хей! Хей!
Но вот пришел Торстайн. Сказал:
– Вставай. Сейчас придут рабы и будут накрывать на стол. Негоже при рабах лежать. Еще подумают: ты оробел, не можешь и подняться.
– Да, - сказал я, - ты прав. Пойдем.
Мы вышли из землянки, сели на скамью. Торстайн сказал:
– Сегодня ты мой гость. Пир - в твою честь. А завтра я хочу убить тебя.
– То есть, ты вызываешь меня?
– Да, вызываю.
– Что ж, будь по-твоему.
Мы помолчали. Потом Торстайн опять заговорил; на этот раз он спросил у меня:
– У тебя есть последнее желание?
– Пока что нет, - ответил я.
– Я еще слишком молод, чтобы думать об этом.
– Но завтра я тебя убью!
– Это совсем не обязательно.
– Нет, обязательно!
– гневно вскричал Торстайн и, весь трясясь от возмущения, встал, плюнул на землю, прямо передо мной, и широкими шагами ушел в землянку.
А я левой ногой растер его плевок. Вот до чего он был тогда неосторожен!
Итак, Торстайн ушел к себе в землянку, и стал распоряжаться там, всех подгонял и торопил, покрикивал на нерадивых. А я сидел себе у входа и помалкивал, смотрел по сторонам. Вижу: идут Торстайновы дружинники, а среди них идет Лузай, и он держится с ними так, как будто бы он их давным-давно знает, как будто он и сам из здешних. Идет - и вот уже меня не замечает, и вот уже почти проходит мимо...
– Лузай!
– окликнул я.
Он вздрогнул и остановился. Я поманил его рукой. Он подошел.
– Сядь рядом, - сказал я.
Он сел. Сразу отвел глаза. И тогда я сказал:
– Мне уже все известно. Но я не виню тебя. И не кляну. И после тоже не предам тебя!
– Что?!
– вздрогнул он.
– А то! И не трясись, Щербатым ты не станешь.
– Каким щербатым?
– А таким, которого мы бросили у рыжих. Завтра не твой - мой срок. И я уже готов к тому.
Лузай пожал плечами и спросил... Нехорошо спросил:
– Тогда зачем ты окликал меня?
– Не знаю.
– Знаешь!
– вскричал Лузай.
– Прекрасно знаешь! Страшишься уходить один, вот и меня с собой тянешь! Вот, думаешь, а вдруг они решат, будто и я с тобой заодин желал прикончить Хальдера! И тогда нас двоих... А! Что и говорить!
– Лузай даже махнул рукой.
– Не ярл ты, Айгаслав, - подменыш!
Подменыш! Х-ха! Как плетью по щеке! Я подскочил, я вырвал меч!..
Но все-таки опомнился, сел, помолчал, потом сказал: