Округ Форд. Рассказы
Шрифт:
— Спасибо, не хочу, — глухо произнес он.
Реймонд перевел дух и продолжил насыщаться, правда, уже медленнее и не с такой жадностью. Покончив с лимонным пирогом, шоколадным тортом и мороженым, он рыгнул и рассмеялся:
— Это не последняя трапеза в моей жизни. Точно вам говорю.
Тут в дверь постучали, вошел надзиратель и сказал:
— Мистер Таннер хотел бы вас видеть.
— Впусти его, — кивнул Реймонд и, обернувшись к семье, с гордостью пояснил: — Это мой главный адвокат.
Мистер Таннер оказался хрупким лысеющим молодым человеком в полинялом блейзере, старых брюках цвета хаки и еще
— Только что поступило сообщение: Верховный суд нам отказал, — мрачно объявил он Реймонду.
Реймонд сглотнул, и в комнате воцарилась полная тишина.
— Ну а как же губернатор? — спросил наконец Леон. — И все эти адвокаты, которых на него напустили?
Таннер бросил удивленный взгляд на Реймонда, и тот ответил:
— Я их уволил.
— Ну а те адвокаты, что в Вашингтоне? — задал вопрос Бутч.
— И их тоже уволил.
— А крупная адвокатская фирма в Чикаго? — не отступал Леон.
Таннер переводил недоумевающий взгляд с одного Грейни на другого.
— Не слишком подходящее время, чтоб увольнять адвокатов, — заметил Леон.
— Каких адвокатов? — спросил Таннер. — Я единственный адвокат, работающий по этому делу.
— Ты тоже уволен! — Реймонд ударом кулака сбил со стола стакан чая со льдом — желтоватая жидкость расплескалась по стене. — Валяйте убивайте меня! — завопил он. — Мне уже на все наплевать!
Все затаили дыхание. Через секунду дверь распахнулась, вошел начальник тюрьмы со своей свитой.
— Твое время вышло, Реймонд, — несколько нетерпеливо произнес он. — По всем кассационным жалобам поступил отказ, губернатор улегся спать.
Повисла долгая напряженная пауза. Инесс плакала. Леон тупо уставился на стену; желтые полоски от чая со льдом медленно сползали к плинтусу. Бутч с тоской взирал на две оставшиеся кукурузные клецки. Таннер выглядел так, точно вот-вот хлопнется в обморок.
Реймонд откашлялся и сказал:
— Хочу видеть того католического парня. Нам надо помолиться.
— Сейчас пришлю, — сказал начальник тюрьмы. — Даю провести с семьей еще одну минуту, а потом пойдем.
И начальник тюрьмы вышел вместе с сопровождающими. Следом торопливо выскочил из комнаты Таннер.
Реймонд обмяк и ссутулился, лицо его было белым как мел. Вся бравада куда-то испарилась. Он медленно подошел к матери, упал перед ней на колени, прижался лбом к ноге. Она погладила его, вытерла слезы и продолжала твердить:
— Господи Боже мой!..
— Мне страшно жаль, мамочка, — пробормотал Реймонд. — Прости меня.
И тут уже они оба зарыдали, а Бутч с Леоном взирали на эту сцену молча. Вошел отец Лиланд. Реймонд медленно поднялся. Глаза у него были красные, веки распухшие, а голос тих и слаб.
— Думаю, все кончено, — сказал он священнику.
Тот печально кивнул и похлопал его по плечу.
— Я буду с тобой до конца, Реймонд, — сказал он. — Если хочешь, помолимся вместе.
— Вроде бы неплохая идея.
Дверь снова отворилась, вошел начальник тюрьмы и обратился к Грейни и отцу Лиланду.
— Прошу выслушать меня внимательно, —
— Я буду с ним до конца, — ответила Инесс, а потом так отчаянно взвыла, что у начальника тюрьмы пробежали по коже мурашки.
Бутч подскочил к ней, погладил по плечу.
— Тебе нужно остаться, мама, — сказал Леон.
Инесс снова взвыла.
— Она остается, — бросил Леон начальнику тюрьмы. — Дайте ей какие-нибудь пилюли.
Реймонд обнял братьев и впервые в жизни сказал, что любит их, — подобный поступок в столь ужасный момент заслуживал уважения. Затем поцеловал мать в щеку и сказал «прощай».
— Будь мужчиной, — сквозь слезы произнес Бутч, на его щеках ходили желваки.
И вот они обнялись в последний раз. Реймонда увели, в комнату вошла медсестра и протянула Инесс таблетку и стакан воды. Через несколько минут Инесс обмякла в своей инвалидной коляске. Медсестра уселась рядом с ней, а Бутчу с Леоном сказала:
— Мне очень жаль.
В 12.15 дверь распахнулась, и охранник распорядился:
— Следуйте за мной.
Братья вышли из комнаты в коридор, где было полным-полно других охранников, надзирателей, чиновников и множество любопытных, которым удалось получить пропуск на «представление». Все они вышли на улицу и двинулись к центральному входу. Жара не спадала, стояла страшная духота. Продвигаясь по узенькой дорожке к западному крылу здания, все быстро и жадно закурили. Вот они миновали открытые окна с толстыми черными прутьями решеток и, приблизившись к камерам смертников, услышали, как другие приговоренные бьют кулаками в тяжелые двери, выкрикивают слова протеста. Весь этот шум словно был устроен в знак прощания с одним из них.
Бутч с Леоном тоже дымили, им тоже хотелось крикнуть что-то в знак солидарности с этими людьми, однако ни тот ни другой не вымолвили ни слова. Они завернули за угол и увидели небольшое здание красного кирпича с плоской крышей; возле входа тоже роились охранники и еще какой-то народ. Неподалеку стояла машина «скорой». Их провели через боковую дверь в битком набитую комнату свидетелей. Едва войдя, они увидели несколько знакомых лиц, встречи с которыми вовсе не жаждали. Тут был шериф Уоллс собственной персоной — так уж положено по закону. Государственный обвинитель тоже был, по собственному желанию. Чарлин, многострадальная вдова Коя, сидела рядом с шерифом. Тут же разместились две здоровенные полногрудые девицы — по всей видимости, ее дочери. Комната была разделена прозрачной стенкой из плексигласа — по одну сторону находились родные и друзья жертвы преступления, по другую — члены семьи приговоренного к казни. Они видели друг друга, а вот говорить или осыпать проклятиями не могли. Бутч с Леоном уселись на пластиковые стулья. За спиной у них столпились какие-то незнакомцы. И вот наконец, когда все были в сборе, двери закрылись. В помещении царили удручающая жара и духота.