Округ Форд. Рассказы
Шрифт:
Все смотрели и ничего не видели. Окна перед ними были задернуты плотными черными шторами, чтобы никто не стал свидетелем зловещих приготовлений по ту сторону. Слышались лишь неясные звуки, шла возня. И вдруг шторы раздвинулись, и они увидели комнату для казни размером двенадцать на пятнадцать футов, со свежевыкрашенным бетонным полом. В центре находилась газовая камера — восьмигранный серебристый цилиндр с небольшими окошками, позволявшими увидеть, что творится внутри, а также засвидетельствовать смерть.
Там находился Реймонд, прикованный к креслу; скобы удерживавшие голову, заставляли его смотреть прямо перед собой, однако
На стене в комнате свидетелей висел небольшой громкоговоритель, так что можно было слышать слова и звуки последних приготовлений.
Прокурор приблизился к газовой камере и сказал:
— Реймонд, согласно требованиям закона я должен зачитать тебе смертный приговор. — Он приподнял лист бумаги и продолжил: — Окружным судом округа Форд ты признан виновным, и тебе вынесен приговор: смертная казнь. Ты приговариваешься к смерти в Парчмене, тюрьме штата Миссисипи, путем наполнения камеры смертоносным газом. И пусть Господь проявит милосердие и простит тебе грехи. — С этими словами он отошел в сторону, снял трубку телефона, висевшего на стене, послушал, потом сказал: — Никаких отсрочек.
Начальник тюрьмы спросил:
— Есть какие-нибудь причины, по которым казнь не может свершиться?
— Нет, — ответил прокурор.
— Твое последнее слово, Реймонд?
Голос его был тих и слаб, но в комнате свидетелей стояла мертвая тишина, и расслышать было можно.
— Я сожалею о том, что сделал. И прошу прошения у семьи Коя Чилдерса. Бог меня простил. Так давайте покончим со всем этим.
Охранники вышли из камеры смерти; там остались начальник тюрьмы и прокурор, старавшийся держаться как можно дальше от Реймонда. Вот вперед шагнул палач и закрыл узкую дверцу цилиндрической камеры. Помощник проверил, надежно ли она закрыта. Когда с этим было покончено, оба они быстро осмотрели помещение. Все в порядке. Палач скрылся в маленькой подсобке, где находились клапаны, регулирующие подачу газа.
Секунды казались вечностью. Свидетели наблюдали за происходящим с ужасом, точно завороженные, затаив дыхание. И Реймонд тоже затаился — впрочем, ненадолго.
Палач поместил узкий пластиковый контейнер с серной кислотой в трубку, что тянулась от подсобки до емкости в нижней части серебристого цилиндра, как раз под креслом, где сидел Реймонд. Затем нажал на рычаг. Послышался тихий щелчок, большинство зрителей вздрогнули. Реймонд тоже вздрогнул. Пальцы впились в подлокотники кресла. Спина судорожно выпрямилась. Пошло несколько секунд — серная кислота смешивалась с капсулами цианида, которые находились в емкости под креслом, смертоносный газ начал подниматься вверх. Реймонд выдохнул и не стал больше задерживать дыхание — напротив, старался глотать ядовитые пары как можно быстрее, чтобы ускорить наступление смерти.
Тут все его тело начало реагировать, он бешено задергался, забился в путах. Свел лопатки, выпятил грудь. Подбородок и лоб бились о скобы, обтянутые мягкой кожей. Руки, ноги и плечи содрогались, по мере того как газ сгущался
Продолжалось это с минуту или около того, затем цианид взял верх. Конвульсии почти прекратились. Голова перестала дергаться. Пальцы на подлокотниках кресла разжались. Воздух продолжал сгущаться, и дыхание Реймонда замедлилось, а потом и прекратилось вовсе. Еще несколько раз тело его содрогнулось, грудные мышцы судорожно напряглись, руки сотрясла мелкая дрожь — и все было кончено.
Смерть зафиксировали в 12.31. Черные шторы задернули, свидетели потянулись из комнаты. Выйдя на улицу, Леон и Бутч остановились на углу красного кирпичного здания, закурили.
А в комнате смерти включили на полную мощность вентиляцию, и газ начал выходить, растворяясь в ночном воздухе Парчмена. Пятнадцать минут спустя охранники в перчатках отвязали Реймонда от кресла, вынесли тело из камеры и сняли с него одежду, которую надлежало сжечь. Труп окатили холодной водой из шланга, затем обсушили кухонными полотенцами, переодели в новую белую одежду заключенного и уложили в дешевый сосновый гроб.
Леон и Бутч сидели с матерью, ждали начальника тюрьмы. Инесс все еще находилась под воздействием успокоительных, хоть и прекрасно понимала, что произошло примерно полчаса назад. Сидела, обхватив голову руками, тихо плакала, время от времени бормотала нечто невнятное. Появился надзиратель, попросил ключи от фургона Макбрайда. Прошел еще час. Время тянулось страшно медленно.
И вот наконец, освободившись от назойливых журналистов, в комнату вошел начальник тюрьмы. Он скупо выразил соболезнования семье, умудрившись при этом изобразить печаль и сочувствие, затем попросил Леона подписать несколько бланков. Пояснил, что на своем счету в тюрьме Реймонд оставил почти тысячу долларов, так что в течение недели им вышлют чек. Еще он сказал, что гроб уже загрузили в фургон вместе с четырьмя коробками личных вещей Реймонда — гитарой, одеждой, книгами, письмами, рукописями и документами. Так что теперь они могли ехать.
Гроб сдвинули в сторону, чтобы разместить коляску с Инесс. Прикоснувшись рукой к сосновым доскам, она снова разрыдалась. Леон с Бутчем переставили коробки, закрепили инвалидную коляску, потом поставили гроб на прежнее место. И вот, усевшись рядом, они двинулись за машиной с охранниками к административному зданию тюрьмы, проехали через ворота. Свернув на автомагистраль номер три, проехали мимо протестующих. Телевизионщики уже уехали. Леон с Бутчем закурили, Инесс же слишком разволновалась и отказалась от сигареты. Несколько миль они проехали в полном молчании, мимо проносились поля с хлопком и соевыми бобами. На въезде в городок под названием Маркс Леон заприметил круглосуточный магазин. Вышел и купил Бутчу содовой, а себе и матери — по высокому бумажному стаканчику с кофе.
Когда после Дельты пошли холмы, им заметно полегчало.
— Какие были его последние слова? — слабым голосом спросила Инесс.
— Он просил прощения, — ответил Бутч. — Просил Чарлин простить его.
— Так она тоже смотрела?..
— О да! Разве она могла такое пропустить?
— Мне тоже следовало быть там.
— Нет, мама, — возразил Леон. — Всю жизнь будешь благодарить Господа за то, что не дал тебе увидеть казнь сына. В твоей памяти он всегда останется живым, будешь вспоминать это последнее свидание, объятия. Ты уж, пожалуйста, не думай, что пропустила что-то… стоящее.