Октябрь в Купавне
Шрифт:
— Я никогда не командовал «Хиросимой», — сказал старик, скривившись. — В шестьдесят втором я был помощником командира, не более.
— Да, конечно, — торопливо поправился Борис. — Я знаю, это капитан Зверев хотел ответить запуском ядерных ракет на атаку американцев. А вы не позволили ему… и спасли мир.
Старик крякнул. Провел ладонью по лысому черепу.
— Борис, ты в армии-то служил?
— Я? Нет… у меня невралгия… я, правда, хотел… медкомиссия…
— Значит, что такое субординация, ты не знаешь. Почему же
Борис неожиданно обиделся, кровь прилила к его впалым щекам.
— Никто не поручал… я сам… Я фрилансер, продаю сенсационные материалы крупным агентствам…
— Большие деньги, небось, заколачиваешь, — с издевкой сказал старик.
— Нормальные, — журналист обвел комнату скептическим взглядом. — На квартиру на Соколе хватает.
— На Соколе? Знатно устроился… Так вот, фрилансер, — старик с трудом выговорил незнакомое слово, — чтоб ты знал: помощник командира не может не позволить командиру сделать что-то, если только речь не идет о государственной измене. Я просто убедил капитана Зверева подождать, пока Москва по дипломатическим каналам свяжется с Вашингтоном.
— Но вас же бомбили глубинными бомбами! — воскликнул Борис. — И вы все это время просто ждали, пока Хрущев позвонит Кеннеди?
«А он все-таки меня разговорил, — с неудовольствием понял старик. — Хитер гусь, ничего не скажешь…»
— Непосредственной опасности для экипажа на тот момент не было, — нехотя сказал он. — У капитана Зверева был приказ, позволявший ему использовать ядерное оружие, это факт. Но если бы мы выпустили ракеты по Восточному побережью Штатов, ответный удар американцев стер бы с лица Земли весь Советский Союз. Ты хоть знаешь, сколько у них было тогда ядерных зарядов?
— Полторы тысячи, — не задумываясь, ответил Борис.
— Смотри-ка, знаешь… А у нас было триста пятьдесят. Чуешь разницу?
— А как вы… уговорили капитана Зверева подождать?
Старик хмыкнул.
— Очень просто. Объяснил ему, что пятикратный перевес означает победу американцев, и никакое учение Маркса-Энгельса тут не поможет.
— Не понял… при чем тут Маркс и Энгельс?
— А это замполит наш любил повторять, что если случится ядерная война, и девяносто процентов человечества погибнет, то оставшиеся десять обязательно построят коммунизм.
— Шутил?
— Да какие тут шутки… Капитан, в отличие от замполита, был мужик умный, и все понял. Согласился подождать… А через час из Москвы пришла радиограмма — отбой, мол, американцы извиняются, отходят в территориальные воды, бомбить больше не будут.
— И все? — удивился Борис. Тряпку он по-прежнему держал в руках.
— А чего тебе еще надо? Поцелуев Никиты Сергеича? Так ему тогда не до нас было…
Борис выглядел разочарованным. «Может, все-таки уйдет?» — с надеждой подумал старик.
— Я читал ваше интервью журналу «Огонек», —
— Помню, — ответил старик. Тогда к нему приезжал холеный господин в дорогом пальто и шляпе, какие носили чикагские гангстеры. Он привез старику подарок от главного редактора — банку черной икры — и письмо, где Коротич слезно просил вице-адмирала «рассказать, наконец, правду о тех трагических и великих днях».
— Вы там говорили почти то же самое. Только про замполита не упоминали.
— А по-твоему, я должен каждый раз новую историю сочинять? — насмешливо спросил старик. — Как охотник на привале?
Борис, наконец, бросил тряпку (в ведре тяжело плюхнуло) и вытер мокрые руки о мокрые джинсы.
— Василий Архипович, — сказал он решительно, — дело в том, что я встречался с Маккормиком.
Старик вздрогнул, будто получив удар током. И гость (незваный, незваный, хуже татарина!) это, конечно же, заметил.
— Теперь вы понимаете, — голос Бориса звучал заговорщически, — почему я пришел к вам. И что я хочу от вас услышать.
«Пошел вон отсюда, — хотел рявкнуть старик, — ступай прочь, щенок! Маккормик не мог тебе ничего рассказать, да и как бы ты добрался до него, он двадцать лет безвылазно сидит в своем Колорадо и отстреливает репортеров, как зайцев…»
Но в глубине души он понимал, что парень не врет — ему каким-то чудом удалось разговорить Маккормика, и он услышал то, что должно было показаться ему бредом сумасшедшего… а проверить, так это или нет, можно было только одним способом — найти второго оставшегося в живых участника тех давних событий.
— Маккормик — выживший из ума старик. У подводников это, — он выразительно покрутил пальцем у виска, — часто бывает. Посидишь полгода в стальной коробке — поймешь…
— Я видел фотографии, — сказал Борис. — Он много снимал, Маккормик. Подводные крепости. Развороченные глубинными бомбами туши. Сеть, которой вы ловили этого… ну, их главного осьминога. И особенно город… Это невероятно! Как такое могло быть построено на глубине пяти километров? Уму непостижимо.
Он наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить.
— Как же он назывался? Все время из головы вылетает. Такое слово… нечеловеческое…
— Р’льех, — сказал старик.
3
Для московского журналиста Дарья расстаралась — накрыла стол свежей скатертью, открыла закатанную с прошлой осени банку с солеными помидорами и выставила графин термоядерной самогонки желтоватого цвета, которую в народе называли «ипритовка». Борис сначала отказывался, но под жареную картошку с лучком все-таки опрокинул стопку, а дальше пошло, как по маслу. Вице-адмирал решил, что и ему пара-другая рюмок не повредит, тем более что на трезвую голову разговаривать о таких материях было сложно.