Октябрь
Шрифт:
— Ты смеешься, Тимош!
Ее простодушное изумление, ее уверенность в том, что лишила его счастья, теплоты своих очей, своего сердечка тронули Тимоша — теперь он готов был уже плакать.
— А я-то хотел поговорить с тобой об Антоне!
Она не сразу восприняла смысл простых слов — всё, что касается нас, решает пашу судьбу, всегда оказывается сложным. Тянулось долгое мгновение, которое как-то определяло их жизнь. Они стремились угадать больше сказанного, заглянуть дальше сегодняшнего дня, изведать всё и прежде
Вдруг Катя улыбнулась:
— Ну, хорошо, что всё так!
И Тимошу было хорошо и немного грустно, он был рад счастью друга и завидовал ему. Он помог Кате встать, взял ее под руку. Дорогой она рассказывала, что собирается учиться «на милосердную сестру» и что Совет хлопочет о ней.
Вскоре они вошли в город, и прохожие с умилением поглядывали на завидную парочку.
Тимош решил, не откладывая, обо всем рассказать Антону, Однако непредвиденные обстоятельства отдалили встречу. Наутро, подходя к заводу, Тимош еще издали увидел на проходной широкого, сдобного, барского склада человека в синем рипсовом пиджаке.
«Панифатов, — без труда узнал Тимош представителя флота, — что нужно ему на заводе?» И тотчас всё прочее вылетело из головы.
Тимош заспешил к проходной, но представитель флота затерялся уже в толпе. Руденко принялся высматривать Панифатова па заводском дворе, заглянул во все цехи. В кузнечном бросил Ковалю мимоходом: «Дело есть», но задерживаться не стал, поспешил к главной конторе и уже с крыльца увидел синий пиджак на проходной.
— Кто это? — спросил он выскочившего из конторы Женьку Телятникова, указав на синий пиджак.
— Представитель, — веско отозвался Женька.
— Знаю, представитель. А зачем в контору пожаловал?
— Да заказ, наверно. Механика разыскивает.
— Какого механика?
— Да нашего. Из бывшего снарядного.
— Бывший представитель разыскивает бывшего механика из бывшего снарядного, — буркнул Тимош и кинулся в партийный комитет к Семену Кузьмичу. У Кудя собрались заводские, шел разговор о том, что царские генералы стягивают войска под Петроград и на Дон, и что Временное правительство потворствует контрреволюции.
— Наши дружины и отряды еще слишком слабы, — говорил Тарас Игнатович, — нам нужна боевая военная организация, нужна своя гвардия.
Тимош заглянул в комнату и не посмел зайти, не зная, идет ли заседание или просто собрались за дружеской беседой — личное и общественное так переплелось, что он не всегда умел определить грани. Подождал на крыльце, пока вышли Кудь и отец, и сообщил им о встрече с Панифатовым.
— Ну, вот, — глянул на Кудя Тарас Игнатович, — что называется, про вовка помовка. Еще один человек интересуется механиком, — и обратился к Тимошу:
— Передай об этом товарищу Павлу. За ним должок!
Прогудел уже третий гудок, и встречу с Ковалем пришлось отложить. В цеху еще не начинали работу,
Поговаривали, что завод переключается на авторемонтное дело, что, мол, фронт и тыл этого требуют. Партийный комитет и рабочие видели, что работа разваливалась, но прижать хозяйчиков не удавалось, — администрация сваливала всю вину на механика, дескать, ему поручалось переоборудование цеха. Рабочий контроль на заводе не был налажен, городской Совет занимался в первую голову основными предприятиями и основными вопросами: электричество, уголь, водоснабжение.
— Ну, Тимошка, уж я тебя жду, — приветствовал Василий Савельевич своего нового ученика, — уж я с тебя все поты выгоню. Я, брат, слесарь староприжимистый, десять проб — десять шкур сдеру.
— Абы до пуття, — взялся за угольнички и напильники Тимош. В компании мальчишек, как назло куцых и щуплых, он чувствовал себя не в своей тарелке. А тут еще Женька Телятников подоспел:
— Давай-давай, Тимошенька, будем зажигалочки стругать-паять — фирма!
— Балда! — коротко отрезал Тимош.
— Чего ругаешься?
— Я не ругаюсь, а правду говорю: балдой был, балдой и остался.
Женечка смолчал, не отваживаясь нападать открыто. Он отошел и вскоре в другом углу цеха послышался его беспокойный девичий голосок:
— Ударные эскадроны… Маршевые роты. Батальон смерти. Всеобщее победоносное наступление…
В обед Тимош отправился в кузнечный к Антону Ковалю. Антон встретил его недоброй усмешкой:
— Выручил Растяжного!
— О чем ты, Антоша?
— Выгородил, говорю, Растяжного. Растяжной не виноват, Растяжной обыкновенный, то да се. А вот теперь пойди, поищи, поймай Растяжного.
— Ты что про него вспомнил?
— А я и не забывал. Это другие забывают.
Что-то недоброе творилось с Антоном, сутулился больше, чем всегда, говорил, не глядя па Тимоша, всё было не по нем. Решив, что причиной всему давнишняя размолвка, Тимош поспешил успокоить товарища:
— Антон, я с Катюшей виделся…
— Ваше личное дело, — угрюмо отвернулся Коваль, — ты ко мне с этим не приставай.
— Да ты сам… — начал было Руденко, но Коваль грубо оборвал его:
— Хватит. С Катюшей виделся! Ты лучше на свой цех посмотри. Разваливают цех.
— Антон!
Но Коваль ничего слушать не хотел:
— Два эшелона под откос, в щепы, — кричал он. — Это что — никого не касается? Завод разваливают — тоже не касается? Человек ты после этого или кто?
— Ну, знаешь, Антон…