Оле Бинкоп
Шрифт:
Фрау Нитнагель, до сих пор заправлявшая в деревенской библиотеке только красотами, вышедшими из-под пера писателей, вылезает, исцарапанная и истерзанная, из кустов крыжовника. Оле, стараясь поймать Буммелева петуха, перекувыркивается через голову, как заяц, в которого угодил заряд дроби. Петух взлетает на яблоню, бьет крыльями и гневно кукарекает на своего врага под деревом.
Подтягиваясь на руках, Оле лезет на дерево. Мимо проходит Мампе Горемыка.
— Что у тебя там с петухом вышло, Оле, голубчик?
Петух, снявшись с яблони, улетает в поле. Оле хочет соскочить, чтобы
— Припадок кончился. Теперь он успокоится, — говорит себе самому Мампе Горемыка и идет дальше.
На другом конце деревни тоже орут куры. Это куры Яна Буллерта. Орут они потому, что Ян их ловит.
Весна манит несушек вдаль. Крестьяне обносят свои дворы заборами. Куры этих человеческих ограничений не признают. Искать червяков они хотят по всему свету.
Случается, что во время экскурсий по соседству курица чувствует, что приспела пора снести яйцо. Куры народ не щепетильный и кладут яйца там, где подвернется удобное местечко, нимало не заботясь о правах собственности своих владельцев.
Иозеф Барташ не охотник до свар. Он идет к своему соседу Буллерту.
— Гони-ка своих кур домой, дружище!
Ян Буллерт волей-неволей отправляется к Барташу. Барташ, как человек вежливый и обходительный, помогает ему ловить кур. При этом ни слова упрека из-за разрытых грядок.
— Подумать только, птица, а друг за дружку как держатся, они, пожалуй, посмышленее нас будут. — Буллерт смотрит на соседа: уж не тронулся ли он умом?
В саду Буллерта ухоженные плодовые деревья. Поле так чисто, словно сорняки с него метлой вымели. В большой семье много прилежных рук.
У Барташа земли и леса не больше и не меньше, чем у Буллерта, но бык у него медлителен, а лошадь стара.
По утрам соседи приветствуют друг друга через забор и прикладывают руку к козырьку.
— Как дела?
— Дела идут.
— Значит, идут дела.
Барташ смело мог бы попросить соседа немного помочь ему во время весенней страды, но он не любит просить. Слишком часто приходилось ему нарываться на отказы, а он до сих пор чувствует себя чужаком, которого разве что терпят в деревне.
Ну, а Ян Буллерт — предложил он свою помощь Барташу? Только когда Оле, председатель «Крестьянской помощи», на него насел:
— Помоги Барташу хоть немножко! Вспомни о временах, когда в деревне все решалось тем, богат ты или беден.
— Богат ты или беден — это нынче зависит от характера, — отвечал Ян Буллерт.
Они препирались, точь-в-точь как в свое время на баронском пастбище, покуда Буллерт не вывел из конюшни своего коня и не отправился помогать Барташу.
А теперь Барташ помогает Яну Буллерту уносить пойманных кур. В воротах показывается Вильм Хольтен.
— Не найдется ли немного семенной картошки?
Барташ охотно соглашается уступить часть своих запасов:
— Найдется, конечно.
Ян Буллерт несет кур домой. Он уже не смеется над Оле, как несколько дней назад. Этот медный лоб — чтоб ему пусто было! — того и гляди, засадит всю общинную землю картошкой. Вправе
Улетевшая стомарковая кредитка уготовила Мампе Горемыке дальнейшие неприятности. Толстый Серно, как это ему ни грустно, вынужден отказаться от услуг Мампе в своем христианском доме и на поле. Не может он держать у себя помощника, который обошелся с деньгами своего брата во Христе как с мусором.
— Вот тебе семь марок за проработанные дни. И катись!
У Мампе руки чешутся снести эти семь марок в кооперативную лавку и обменять на водку. Грешнику нелегко начинать новую жизнь. Он всю ночь размышляет и весь день тоже. К вечеру его мозг разъеден мыслями, как дерево червоточиной. Не выдержав, он отправляется за бутылкой водки. Сначала он выпьет этого бесцветного и жидкого огня, потом пойдет к Рамшу и выскажет все, что о нем думает. Убийца — это будет еще самое мягкое наименование, которое от него услышит Рамш.
Затем Мампе принесет из сарая толстую веревку и повесится на орешнике, что растет над могилой жены. Никто больше не станет к нему приставать, а любопытные будут шарахаться от его синего высунутого языка.
Сегодня суббота, вечерний воздух легок и отраден. Пряно пахнет расцветающая бузина. Вечер, словно созданный для того, чтобы влюбиться в землю. Кажется, сам господь бог, измученный на полях войны, прибыл к себе домой отдохнуть в воскресный день. Он хочет доставить себе праздничное удовольствие — исполнить желания маленьких людей. Вот он увидел, как зажегся красный огонек контрольной лампочки Мампе Горемыки, толстыми пальцами перебрал карточки в картотеке людских желаний, нашел желания Мампе и тотчас же направил к нему ангела-хранителя.
Ангел-хранитель в черном воскресном костюме идет по деревенской улице и, не доходя до кооперативной лавки, вовлекает в разговор Мампе Горемыку. Ангел, по-земному зовущийся Германом Вейхельтом, направляется на субботнее чтение Библии. Герман, божий человек, не в силах пропустить падшего Мампе, чтобы немного не поагитировать в пользу заоблачного рейха и его диктатора — господа бога.
— Куда ты идешь?
— Одному богу известно!
Да, богу это известно, но не хуже и его наместнику на земле Герману: Мампе Горемыка идет за субботней порцией водки.
— Я тебе советую опьяняться словом божиим!
Против ожидания Мампе ему не возражает. Бывший портной Шливин считает небесполезным, перед тем как порешить себя, примириться с богом. Может быть, его обращение и раскаяние тронут сердце пастора, и он не станет хоронить Мампе, как других самоубийц, без надгробной речи и прочих церемоний.
Мампе Горемыка идет вместе с Германом на чтение Библии. Пастор слегка фантазирует на тему известного места из Библии: «Если тебе досаждает твой глаз, вырви его…» Мампе Горемыка думает: только бы лавка не закрылась раньше, чем пастор управится с вырываньем глаза. Без водки он не найдет в себе сил повеситься: глаз — это что, глаз, так сказать, находится на поверхности, а вот Мампе пришлось бы себе глотку вырвать. А это ведь все равно что себя на куски разрезать. Самые подходящие мысли при чтении Библии!