Олег Верстовский — охотник за призраками

Аллард Евгений Алексеевич

Я вернулся к двери студии, одетый в чёрный фрак с белой плиссированной рубашкой и белой бабочкой. Съёмочная площадка представляла собой роскошную гостиную, заставленную старинной мебелью — стульями, креслами. К стене примыкал огромный камин, декорированный природным камнем, с высокого потолка свисала большая хрустальная люстра. На «дворцовом» паркете возвышался концертный рояль. Суетились техники, бродил Кирилл, раздавая указания. Я поискал глазами Милану. И вдруг ощутил, что кто-то сжал мне локоть.

— Ну что, Верстовский, какой орден хочешь получить? — услышал я голос Верхоланцева.

Я

резко обернулся, вглядевшись в его лицо, пытаясь определить, набрался он уже или нет.

— Чего смотришь? Говори, какой тебе орден выбить, — продолжил он весело. — Не стесняйся. Для меня это просто. Я ногою дверь открываю в любой кабинет. Даже президентский, — делая вид, что сообщает мне государственную тайну, шепнул он мне громко на ухо. — Ты молодец. Спас мою жену. Увы, вот жену подарить не могу. Она мне сама пока нравится. Ладно, сейчас снимать будем. Дорогая! — театрально воскликнул он, увидев Милану, и протянул ей руки.

Милана выглядела немного бледной, с шеи до ног, как змеиная кожа её обтягивало платье из серебристой парчи, шрам на виске прикрывали жёстко завитые иссиня-чёрные локоны. Она подошла к нам.

— Олег, все в порядке?

Я кивнул, напряжённо оглядывая её. Верхоланцев, смерил нас обоих взглядом и громогласно спросил:

— Все готово? Отлично.

В студию важно прошествовал Мельгунов, сильно утянутый в белый фрак. Уселся на банкетку перед роялем, поёрзал, устраиваясь удобней.

Верхоланцев скомандовал:

— Милана, Олег, встали здесь.

Я взял Милану под руку, сзади нас сгрудилась массовка — женщины в вечерних нарядах, мужчины во фраках. Все выглядело очень натурально.

— Начали! — воскликнул Верхоланцев.

Мельгунов сделал вид, что закончил исполнять пьесу, снял руки с клавиатуры рояля. Всё громко зааплодировали. Когда он приблизился к нам, я торжественно изрёк, стараясь, чтобы голос не звучал насмешливо:

— Белла, прошу любить и жаловать. Винченто Бертинелли. Лучший джазмен Америки, а может быть и Вселенной.

Мельгунов осклабился, манерно поклонился, и горделиво выпрямился. И вдруг замер, круглые глаза расширились так, что стали похожи на блюдца.

— Не смотри на меня так! Не трогай меня! — он гортанно взвизгнул, глядя куда-то через моё плечо.

И как заяц побежал зигзагами по гостиной, поскользнулся, растянувшись на полу, резво вскочил. Распахнув дверь, пулей выбежал в коридор, словно за ним гнались черти.

Я непонимающе взглянул на Милану, потом на Верхоланцева. Главреж матерно выругался, устало шлёпнулся в антикварное кресло, заставив жалобно скрипнуть дерево весьма почтенного возраста. Мрачно вытащил массивный потускневший от времени золотой портсигар с выгравированным на крышке двуглавым орлом с царскими регалиями.

Охранники Мельгунова, чуть не столкнувшись лбами в проёме двери, бросились вслед за подопечным.

— Белая горячка? — весело поинтересовался я.

Милана брезгливо пожала плечами. Но меня одолело любопытство, я вышел в коридор и прислушался. Направился туда, откуда слышались крики и оказался в фойе театра, но не того, где мы снимали сцену с Мельгуновым, а совершенно другого, полуразрушенного, залитого водой, заросшего тиной, со стенами, покрытыми

известковыми отложениями.

Я поднялся по раздолбленным ступенькам — крики усилились. Вышел на балкон с рядами сломанных, вывороченных кресел. Мельгунов стоял на четвереньках в проходе и умолял: «Я все сделаю! Пожалуйста, не трогай меня! Пожалуйста! Клянусь, все сделаю!», протягивая вперёд руки. Перед ним возвышалась странная фигура в чёрном плаще, тянула Мельгунова, будто маленькую собачонку цепью, к которой были прикованы металлически браслеты на его запястьях. Я сделал шаг, призрак резко обернулся — вместо лица в капюшоне белел череп с ярко сверкающими огнём пустыми глазницами. Неистовый шквал ветра ударил в грудь, словно включили на полную мощность ветродуй, и подбросил вверх. Как в страшном сне я увидел где-то далеко внизу, перед сценой, два неподвижно лежащих тела — охранников Мельгунова.

Глава 10

Праздник на яхте

— Что вас привело ко мне, господин Верстовский? Я вижу, вы чем-то обеспокоены.

— Это очень важно.

Кастильский, смерив меня пристальным взглядом, нахмурился, но ничего не сказал.

Мы прошли в кабинет. Он устроился за столом, а я — в кресле напротив.

— Рассказывайте. Вы встречались с духом Северцева?

— Нет. Вчера я стал свидетелем явления необычного призрака в чёрном плаще, внутри капюшона был череп с пустыми глазницами, в которых сверкали красные огоньки.

Кастильский посмотрел с осуждением на меня:

— Если вы убедили меня встретиться с вами, чтобы я выслушивал подобные байки, то совершенно напрасно теряете время.

— Байки?! — возмутился я. — Эта хреновина чуть не укокошила меня. Она подбросила меня к потолку. А перед этим убила двух человек!

— Этого не может быть, — спокойно ответил Кастильский. — Не стоит меня обманывать. Если бы вы встретились с этим существом реально, мы бы с вами не разговаривали. Они не оставляют свидетелей.

Я насупился, обдумывая, что дополнительно рассказать колдуну, чтобы он поверил.

— Этот призрак явился не ко мне, а к другому человеку, у которого на запястьях я заметил браслеты, скованные между собой, — пробурчал я. — От них шла светящаяся цепь, которую держала фигура в чёрном.

Кастильский задумался на миг, со скрипом открыл ящик стола, достал толстый фолиант в кожаном переплёте, скреплённый медным замком. Открыв на нужной странице, показал рисунок на пожелтевшей от времени бумаге.

— Я не видел их вблизи. Только заметил, что на них выгравированы какие-то значки, — объяснил я.

— Ясно. Скажите, вы крещённый?

— Да, меня крестил дед. Ну, то есть по его настоянию меня крестили, мои родители — атеисты.

— И вы носите крест?

— Да, дедов крест, который я получил после его смерти.

Кастильский вышел из-за стола.

— Вы можете показать?

— Конечно, — распахнув ворот рубашки, я вытащил цепочку.

— Не снимайте! — остановил меня Кастильский. — Никогда не снимайте этот крест. И никому не отдавайте! Чтобы никто, понимаете, никто не мог его даже коснуться!