Ольга, королева русов. Вещий Олег
Шрифт:
— Русы — грабители, — хмуро сказал Северский князь. — От них уже стонет все Черное море, на которое, как рассказывали деды, они пришли с Донца во главе с конунгом Бравлином.
— Значит, нас просят открыть в курятнике не только дверь, но и ворота, чтобы лиса быстрее его пробежала? — насмешливо спросил вятич. — А если она там и останется?
Эти замечания нисколько не настораживали воевод Олега. И Перемысл, и Ставко знали, что вопрос решен, а все выпады призваны лишь затемнить уже оговоренное в частных беседах, чтобы создать хотя бы видимость принятия самостоятельного
— Князья и бояре, вы не выразили удивления, когда я приехал на ваш высокий Совету но я читаю это удивление в ваших делах. Причина, которая заставила меня бросить все дела в Новгороде, в том, что князь Рюрик потерял княжеское лицо. Он устранился от всех судебных и военных дел, не появляется более на Совете Господ и даже не покидает Городища. Это нарушает договоренности между князем и Господином Великим Новгородом, и я в конце концов посетил его сам. И понял, что у Рюрика осталась одна забота, которая заполняет все его дни и ночи. Он забыл о своих княжеских обязанностях, забыл о конунге Олеге и думает только о том, чтобы любыми путями и средствами вернуть своего сына княжича Игоря.
— Он не найдет княжича, — решительно перебил Перемысл. — Дорогу туда знает только конунг Олег.
— Я говорил ему об этом, воевода, но Рюрик ничего не желает слышать. Мы спорили весь вечер. В конце концов князь признался, что намерен отозвать Вернхира, взять его варягами Старую Русу и тем принудить Олега вернуть ему младенца Игоря.
Воята чуть помедлил, и сразу же все глухо заговорили. Никто не повышал голоса, обращаясь к соседу или высказывая свои соображения, и отдельные слова тонули в общем гуле. Воята поднял руку, и все смолкли.
— Но спросил моего совета, и я приехал к вам, высокие князья и бояре, за этим советом. Надо хорошо подумать, надо все взвесить, надо все рассчитать, но мне думается, что у всех нас, братья-славяне, появилась, может быть, единственная возможность не дать грабителям-русам истоптать наши нивы, угнать наш скот, продать наших девушек на невольничьих рынках.
Вновь поднялся шум, но иной, громкий, когда все говорили для всех, заглушая друг друга. И никто не обратил внимания, как Ставко что-то шепнул Перемыслу, после чего воевода сразу же вышел.
— Пусть варяги и русы перегрызутся между собой! — кричали северяне. — Пусть Вернхир спалит Старую Русу, а Олег бросится тушить пожар!
— Возьмемся за топоры! — вторил им воинственный вятич.
Радимичи тихо совещались. Князь Воислав встал, и все замолчали.
— Посадник просил нас подумать, но я не слышу ваших дум. Я слышу только крики. На Совете не стоит кричать.
Все молчали…
— Прости нас, князь Воислав, — сказал наконец Северский князь. — Ты сказал мудрые слова, что на Совете не кричат. Но ведь Олег и вправду бросится тушить пожар.
— Но для начала спалит дотла Господин Великий Новгород, — как бы про себя, но
— Какой-то воевода смеет выступать впереди князей! — выкрикнул вятич. — Ему следует сперва послушать, что скажут старшие!
Ставко резко поднялся. Медленно обвел глазами присутствующих, неторопливо достал из-за пазухи перстень и показал. Не всем вообще, а каждому в отдельности.
— Я — наместник конунга Олега на этом Совете. Ты не знал об этом, посадник Воята, иначе поостерегся бы ссорить славянские земли с конунгом русов, ища выгоды для Господина Великого Новгорода. Я сказал свое первое слово, князья и бояре. Теперь я буду слушать, что скажете вы, и только потом скажу последнее. Князь Воислав, попроси высоких князей выступать по очереди и говорить только от своих земель.
Он неторопливо опустился на место. Тихо вошел Перемысл, сел рядом, что-то шепнул. И все угрюмо молчали, понимая, что гонец, нахлестывая коня, уже мчится к конунгу Олегу.
— Высокие князья и бояре, — начал Воислав, — воевода Ставко именем конунга Олега остановил дикие отряды у верхних волоков. Они уйдут зимовать в иные места, и посаднику Вояте надо хорошо подумать, как обезопасить от их набегов земли Великого Новгорода. Я думаю, что это и есть тот совет, за которым он к нам прискакал.
— У вас помутился разум, славяне! — гневно выкрикнул с места посадник.
И опять все зашумели, заговорили разом, не слушая друг друга, но ни Ставко, ни Перемысл более не вмешивались. Дело было сделано: Перемысл отправил гонца одвуконь к конунгу Олегу, а Ставко уже сказал свое первое слово.
Князю Воиславу не удалось в тот день угомонить собравшихся. Не имея опыта в подобных совещаниях равных особ, он и сам вскоре ввязался в никчемный спор, и заседание Совета пришлось отложить. Благо подоспело время застолья.
— Напрасно ты не вмешался, — недовольно сказал Перемысл Ставко, когда они вернулись в отведенные для них покои после затяжного застолья. — Они столкуются за нашей спиной.
— Не знаю, — вздохнул молодой воевода. — Ты и старше, и мудрее меня, Перемысл. Посоветуй. Перстня конунга им мало, хотя я ткнул его в глаза каждому.
— Им нужно ткнуть в глаза силу Олега, а не его перстень, — проворчал Перемысл. — А сила Олега — в его дружинниках… — Он вдруг оборвал самого себя. Подумал, сказал растерянно: — А дружинники — это ведь мы с тобой, Ставко. Мы с тобой!..
И сорвался с места.
— Ты куда?
— К Воиславу! — крикнул Перемысл: — Только бы он согласился!
На следующее утро все усиленно делали вид, что ничего не произошло, хотя перед рассветом уехал обиженный Воята, ни с кем не попрощавшись. Вот о нем и судачили у входа в обширные летние хоромы, старательно избегая даже намеков на иные вопросы. Каждый считал себя хранителем доверительной тайны, которой ночью лично с ним поделился Смоленский князь, внутренне, правда, подозревая, что одной беседой Воислав не ограничился, но не ведая, кого же еще посетил князь могущественных кривичей. И, боясь ошибиться, предпочитали говорить о новгородском посаднике,