Ольга, королева русов

Васильев Борис Львович

— Ценю твою щедрость, воевода, — усмехнулся Игорь. — Однако врачующий тело слишком много знает о его слабостях.

— Возьми с него клятву молчания.

— Ты что-то слишком настойчив сегодня, Све-нельд. — Князь в упор глянул тусклыми бесцветными глазами. — Но мысль твоя мне нравится: лекарь должен быть рабом. Я куплю себе врачевателя, как только избавлюсь от византийского знахаря.

Свенельд позволил себе слабый намек на улыбку. Это была непозволительная дерзость, но очень уж странным показался ему великий князь в то утро.

— Ты решил отослать в Царьград целителя, знающего о твоих слабостях?

—

Он не доедет до Византии. — Игорь внезапно оживился. — Я говорил тебе о договоре с печенегами. Это добрый плетень меж нами и ромеями. Колючий.

— Рано или поздно эти колючки перестанут нравиться византийцам, великий князь.

Игорь строго свел брови на переносье:

— Я не забываю о своих поражениях, Свенельд И не люблю делить победы с удачливыми воеводами.

У Игоря было на редкость дурное настроение Сказывалась не только обычная утренняя сварливость: Свенельд чувствовал, что князя раздражает его присутствие, но повода удалиться Игорь ему не давал Нет, воевода не боялся его гнева: силы были приблизительно равны. Дружина Свенельда, как и положено, уступала княжеской в численности, но выучка ее искупала это внешнее преимущество, а количество одержанных побед вселило в его воинов ощущение непобедимости. И все же Игорь в то утро не скрывал своего неудовольствия: мельком брошенное предупреждение, что Свенельд не будет участвовать в задуманном Игорем походе на Византию, содержало открытый намек на завтрашнюю немилость. При одном условии: если этот второй поход принесет Игорю победу, а не разгром, как первый.

«Этот поход он уже оговорил с печенегами, — думал, слушая князя Игоря, воевода. — Их набег отвлечет силы ромеев… Точно так же, как древляне отвлекут меня Бересту он изорвал очень старательно и неторопливо, так и не показав мне, а о моем пути в обход он своевременно сообщит древлянам. Недаром же увел разговор о совместных действиях в сторону. Это следует проверить…»

И предложил:

— Если повелишь, я могу пройти Гремячим бродом.

— Гремячим? — недоверчиво переспросил Игорь.

— Вверху — каменная гряда, и шум воды заглушит переправу дружины в седлах. Если древляне не будут ждать меня на другом берегу, я выйду им за спину.

— Гремячий, — повторил князь. — И древляне окажутся меж нашими мечами?

— И они окажутся меж нашими…

Из— за полога внутрь шатра скользнул молодой гридень. Не глянув на Свенельда, склонился к княжьему уху.

— Привезли?. — громко переспросил Игорь.

В его голосе слышалось почти восторженное нетерпение. Гридень шепнул что-то еще, но князь перебил:

— Ему дали отдохнуть? Подготовили? Гридень молча поклонился.

— Тогда давай его сюда. Немедля!

Гридень, пятясь, тут же покинул шатер. Игорь вскочил, прошелся, возбужденно потирая руки.

— Византия прислала подарок. Они боятся меня. Боятся!…

Полог откинули снаружи вышколенные Кисаном гридни, и в шатер, настороженно озираясь, вошел рослый, обнаженный по пояс парень. Могучий торс его блестел, натертый оливковым маслом. Он низко поклонился и, выпрямившись, замер, скрестив на груди перевитые мускулами руки.

— Как твое имя, богатырь? — спросил Игорь. Богатырь лишь что-то беспомощно промычал.

— Хорош! — сказал великий князь, любуясь живым подарком. — Ты согласен со мной,

воевода? И — без языка, как я и требовал.

— Хорош, — равнодушно отметил Свенельд. — Ро-меи откупились от твоего набега, великий князь?

— Месть! — Игорь потряс сжатым кулаком. — Я помню свой разгром даже тогда, когда сплю. Ступай, Свенельд, ступай. Мы потом поговорим о древлянах и… Как ты назвал брод?

— Гремячий.

— Да, да. Потом, потом. Тебя известят. Свенельд молча поклонился и вышел из шатра.

2

— Всадники! Всадники!…

Маленький служка в черных развевающихся одеждах торопливо бежал через двор, выпятив жалкий клок редкой беспомощной бороденки. И вмиг ожил тесный двор христианской общины, в которой и церкви-то не было, а вместо нее стояла в центре двора малая моленная изба с грубо вырубленным деревянным крестом над входом. Церкви не было, а страх был, потому что громили христиан в те времена часто и нещадно и всегда вдруг, внезапно, без угроз и каких-либо поводов, и не барыша ради — какой барыш с нищих да убогих? — а скорее ради упоения собственной безнаказанностью да озорством. И насмерть перепуганные нищие последователи Христовы всполошно заметались меж покосившихся древних изб. Заметались молча и обреченно…

Но из моленного дома появился старый — борода белая — священник-грек. Высоко поднял наперсный крест

— Веруйте в час испытания!

Беготня сразу же прекратилась. И все вдруг услышали частый перестук конских копыт.

— Они — в белом, в белом с золотом, — задыхаясь, сказал служка — Это не княжьи отроки.

— В белом — стража княгини Ольги, — пояснил священник. — Откройте ворота на ее милость. Она даровала нам эту обитель.

Служка метнулся к воротам. Тощая его бороденка после слов священника степенно прижалась к груди и не выглядела теперь совсем уж беспомощной. Он успел распахнуть воротные створы, и во двор шагом въехали всадники в белой, отделанной золотом одежде. Священник сразу приметил среди них статную молодую женщину и склонился в глубоком поклоне.

— Прими мое благословение, великая княгиня.

Ольга не ответила ни словом, ни жестом. Надменное лицо ее ровно ничего не выражало, но старый грек, мельком глянув, успел почему-то подумать, что решение, которое она сейчас принимает, дается ей очень нелегко

— Мои слова не для сторонних ушей, старик.

— Изволь пройти за мной, великая княгиня. Священник неторопливо двинулся к моленной избе. Ольга, спешившись, молча последовала за ним, а ее стражники тоже начали спешиваться и отпускать коням подпруги.

Грек и княгиня вошли в тесную избу, освещенную единственной свечой, горевшей у подножья креста из темного мореного дуба.

— Здесь нет любопытных ушей, великая княгиня, — сказал священник. — Здесь слушают слово Бо-жие.

— Как же твой Бог слышит твои молитвы?

— Он слышит душою Своей.

— А как быть с твоими ушами, старик? Кажется, Ольга усмехнулась, но так могло и показаться, почему грек предпочел промолчать.

— Я могу повелеть отрубить их, но тогда ты не услышишь моих слов, — она рассуждала спокойно, как о чем-то незначащем. — Впрочем, можно будет вырвать тебе язык после твоих ответов.